Пенни сжала мою ладонь:
— Морт? Ты в порядке?
Моргнув, я кивнул:
— Прости, мне нужно сходить в уборную. — Извинившись, я встал, и быстро ушёл. По правде говоря, мне действительно нужно было отлить. Эль Харолда всё ещё давал о себе знать в моём мочевом пузыре, но по большей части мне нужно было немного времени, чтобы проветриться.
В коридоре стояла фигура — с человеческим обликом, но без эйсара, который определял живых существ. Я мгновенно узнал его.
— Что ты здесь делаешь? — спросил я.
— Во время трапез я избегаю зала, — сказал Гэри, поворачивая голову, чтобы посмотреть мне в глаза. — Хотя я могу подражать остальным, ощущать вкус я не способен. Я чувствую…
— Чувствуешь?
Он кивнул:
— Да, у меня есть чувства, или, по крайней мере, я думаю, что это они и есть. Мы никак не можем сравнить наши ощущения, чтобы выяснить это точно, — ответил он. — Как бы то ни было, наблюдение за тем, как все едят, вызывает во мне чувство одиночества. Это — яркое напоминание о разнице между мной и всеми остальными.
Присутствие андроида помогло мне успокоиться. Возможно, всё было потому, что он не был истинно живым, и, соответственно, не умирал. Внутри него отсутствовал эйсар, и потому пустота тоже совершенно отсутствовала. Однако его ремарка разожгла моё воображение:
— И это делает тебя ещё более человечным, — сказал я ему.
— Это как?
— Все в разные моменты времени чувствуют себя в той или иной степени одинокими. Когда тебя окружает толпа, это ощущение становится только хуже, — объяснил я. — Тебе не хватает Керэн? — Керэн была его дочкой. Не от его плоти и крови, конечно, но дочкой человека, создавшего его — человека, чьи воспоминания он в себе нёс.
— Не хватает, — признался он.
— Это ещё одна человеческая черта. Нам всем не хватает наших детей, когда их нет рядом, — сделал наблюдение я.
Андроид улыбнулся:
— Верно. Разве тебе не следует быть на празднике?
Я пожал плечами:
— Мне нужно было отлить.
— Ещё одна разница между нами, — сказала машина.
Моё настроение уже успело значительно улучшиться:
— По крайней мере, эту разницу тебе не обязательно видеть.
* * *
Позже, когда мы с Пенни лежали в кровати, наслаждаясь приятной тишиной перед сном, она задала мне вопрос:
— Что было не так во время банкета, когда ты ушёл из-за стола?
Я прикинулся дурачком:
— Я сегодня пил эль с Харолдом, когда был во дворце. Вообще говоря, я немного перебрал. У меня начала болеть голова, и мне надо было отлить.
Она молчала с минуту, ожидая продолжения. Когда я ничего не выдал, она подтолкнула меня:
— А что ещё было не так?
— А почему ты думаешь…
— Морт, — перебила она неодобрительным тоном.
Я вздохнул. Уж мне-то следовало знать, что её не одурачить. Эта проклятая женщина слишком хорошо меня знала.
— Дело в моей матери. Я вижу, как она слабеет с каждым днём.
— Видишь в обычном смысле, или в каком-то ещё?
— В обоих. С тех пор, как я побыл шиггрэс, у меня появилось дополнительное чувство, — объяснил я.
— Но ты не был шиггрэс, — сказала Пенни. — Это был твой двойник. Ты лишь позже получил его воспоминания, когда уничтожил Мал'гороса. Так ты мне и рассказал.
— Это правда, — согласился я, — но не вся правда. Хотя Брэксус считал себя мной, я по-прежнему присутствовал внутри него. Я думал, что все решения принимал я, и лишь позже догадался, что мы с ним были двумя отдельными существами. Я по-прежнему ощущал всё, что ощущал он, мы были вместе.
Пенни перекатилась на бок, повернувшись ко мне лицом и подложив руку под голову:
— И что это за дополнительное чувство?
— Я же тебе рассказывал, что я, как архимаг, могу слышать вещи — голоса, вроде земли или ветра.
— Угу. Но ты сказал, что это на самом деле не как слух.
— Именно. Просто слух — это самое близкое слово для описания того, что я ощущаю. Так вот, это чувство дополняет мой «слух». Пока я был внутри шиггрэс, я развил ощущение чего-то ещё. Я об этом думаю как о «пустоте», или «смерти», или, быть может, «энтропии». Это — сила, сопутствующая жизни, противоположность созидания. Наверное, она — часть мирового равновесия, но я ощущаю её как своего рода тень. Она нависает над всем. В молодых она слабее всего, но в больных или стареющих она становится сильнее, — объяснил я.
— И ты видел её вокруг твоей матери? — спросила она.
Я кивнул:
— Я вижу это во всех. Не всё время, а лишь тогда, когда расслабляю разум, или использую способности архимага без должной сосредоточенности.
— Тебя расстраивает видеть то, что твоя мать умирает, — заявила Пенни.
Я снова кивнул, крепко сжимая губы.
— А вокруг меня ты эту штуку видишь?
Как только эти слова сорвались с её губ, пустота снова вторглась в мои ощущения, и в тусклом свете свечей я увидел, как она скрывается под лицом моей жены — медленный тлен времени, глодающий её жизненную силу. Я крепко зажмурился, силясь закрыть свой разум, отгородиться от своих ощущений.
Её руки обняли меня:
— Тебе следовало раньше мне сказать. Тебя это уже не один год тревожит, так ведь?
— Никто не хочет слышать, что ты наблюдаешь за их постепенным умиранием, — сказал я, сделав долгий выдох. — В основном мне удаётся отгородиться от этого, или отвлечься. Дети в этом помогают, а также царящая здесь суета. Просто время от времени оно берёт надо мной верх. — «А ещё иногда мне снится, как я высасываю жизнь из людей», — подумал я. Однако эту часть я сказать ей не мог. Это было уже чересчур. После всех тех ужасов, которые Пенни испытывала, будучи в руках шиггрэс, я не думал, что она вытерпит мысли о том, что во мне всё ещё могло оставаться семя зла.
Она поцеловала меня в лоб:
— Дуралей ты, вот кто. Тебе положено делиться со мной подобными вещами.
— Никто ничего не может с этим поделать, — пробормотал я.
Пенни стиснула меня сильнее:
— Ты действительно так думаешь? Возможно, мне следует преподать тебе урок.
Я неплохо себе представлял, о чём она могла говорить. «Да, пожалуйста, преподай мне урок». Я поцеловал её в шею:
— Возможно, я согласен учиться.
Она засмеялась, и оттолкнула меня:
— Вот, теперь-то ты себя и выдал! Неужели это всё было уловкой, чтобы обманом заманить меня в твои порочные объятия?
Я пожал плечами, и одарил её своей лучшей озорной улыбкой.
