— Что не так? — спросил я.
— Ты уверен, что это не опасно?
Ну — нет, на самом деле полёт никогда не был полностью безопасным делом, а мой способ полёта был опаснее других. Это было основной причиной того, почему я был единственным из ныне живущих волшебников, способным так летать. Ни у кого другого не хватало духу пытаться это делать, и я определённо не собирался даже своих детей учить такому методу полёта.
Однако, у этого была и обратная сторона. Я в совершенстве овладел этим искусством. Сравнивать мне себя было не с кем, но я знал, на что способен.
— Ты ведь уже не в первый раз летаешь со мной, забыла? — ответил я, отвечая вопросом на вопрос.
— Тогда столько всего происходило… — начала она. — И было так много опасностей, что полёт нас тогда волновал меньше всего. Мы уже годами не летали.
Поправка — она не летала. Я же поднимался в небо неоднократно.
— Ты не раз летала на драконе, — сделал наблюдение я.
— Там другое, — ответила она. — Летать верхом мне тоже не совсем уютно, но подо мной хотя бы есть большой дракон.
— Но мы же уже летим, разве ты не заметила?
Резко опустив взгляд, она увидела, что мы уже находились в нескольких футах над землёй. На самом деле я соврал. Мы вообще не находились в полёте. Я просто создал силовую плоскость под нашими ногами, и мягко поднял нас в воздух. Мы просто стояли на невидимом возвышении, но суть была в том, чтобы она пообвыклась, в мысленном плане.
— Ох! — воскликнула она. — Что случилось? — Пенни мгновенно схватила меня за руку, и я был более чем рад обнять её, когда она вцепилась в меня, опасаясь упасть.
Я расширил свой щит, заключив в него нас обоих, и сделал его пошире у нас под ногами, чтобы ветру было легче нас поднимать. Вот теперь мы летели. Мы медленно поднимались в воздух, и руки Пенни сдавили меня с такой силой, что едва не ломали мне рёбра. Свой личный щит я убрал, как обычно и поступал, когда мы с ней находились в физической близости.
«Заметка на будущее — не пугать её слишком сильно, иначе она может случайно разломать меня надвое», — подумал я.
Щит у нас над головами я держал открытым, чтобы мы могли чувствовать движение ветра, пока я медленно увеличивал нашу скорость.
— Всё хорошо, — сказал я Пенни. — Я тебя держу. Даже если ты отпустишь меня, то не упадёшь. — Всё это время она стояла, уткнувшись лицом мне в грудь.
— Да ни за что на свете! — приглушённо воскликнула она через ткань моей куртки.
Если честно, меня её тревога удивила. Мне пришлось напомнить себе, что в некотором смысле существовало две Пенелопы. Одна была воином, сражалась бок о бок со мной не первый год против невероятных опасностей и чудовищ — а другая была совершенно обычной девушкой, с которой я давным-давно познакомился, и в которую влюбился. Моя жена могла при необходимости сделать почти что угодно, если в опасности была её семья — либо я, либо наши дети. Она готова была прыгнуть льву в пасть, если полагала, что это необходимо для защиты одного из нас.
Благодаря этой силе она за прошедшие годы совершила много удивительно храбрых поступков. Не потому, что хотела, и не потому, что не боялась — просто она была слишком сильной, чтобы позволить страху помешать защите её семьи. И пока всё это происходило, она была такой свирепой, что легко можно было подумать, будто она не боялась.
На самом деле во время большей части тех событий она была в ужасе.
Сегодня мы поднялись в небо — но не в бегстве от врага, и не для спасения ребёнка. Так просто было удобнее. Это значило, что храбрость и необходимость на самом деле были за рамками ситуации, и в результате она позволяла своему совершенно нормальному страху овладеть её разумом.
Но я не хотел ничего такого. Я хотел поделиться с ней моей радостью. Поэтому я нёс нас медленно, и поддерживал полёт мягким и гладким, давая ей время приспособиться. После того, как мы пролетели где-то десять минут, я предложил:
— Можешь спокойно смотреть по сторонам. Ты не упадёшь.
Потребовалось некоторое время, но в конце концов она оторвала своё лицо от моей груди, не отводя взгляда от моих глаз.
— Видишь — всё не так уж и плохо, правда? — спросил я.
Выражение её лица было таким серьёзным, что я едва не рассмеялся — однако я подавил этот порыв, поскольку знал, что это будет не кстати.
— Это — совсем не похоже на полёт на драконе, — возразила она. — Под нами ничего нет. — Говоря это она метнула взгляд вниз, а затем поспешно снова посмотрела мне в глаза.
— Под нами — ветер, — отозвался я. — Держись за меня, и смотри вперёд, на горизонт. Мы набираем скорость, поэтому я закрою щит. — При увеличении скорости поддержание щита открытым становилось непрактичным — дело было не только в том, что из-за бившего в нас ветра становилось трудно дышать, но и в том, что из-за этого у нас была хреновая аэродинамика.
Пенни храбро сделала так, как я сказал, слегка успокоившись благодаря ощущению давления на стопы, вызываемого ускорением. Окружавший нас щит принял узкую форму, похожую на наконечник копья, с утолщением в середине и узкими концами. Поскольку мы не хотели лететь весь день, и, возможно, потому что я хотел повыпендриваться, я стал набирать ещё больше скорости. Мы пронзали воздух подобно стреле, под свист ветра за пределами щита. Под нами как раз начал проноситься океан, сверкая на солнце по мере нашего удаления от берега.
Однако есть у страха, по крайней мере — у сильного страха, такое свойство, что долго держаться он не может. Тело просто не способно в течение долгого времени поддерживать необходимый для истинной паники адреналин. С абстрактным или эмоциональным страхом всё по-другому, но страх типа «сердце в пятках» или «бей-беги» имеет предел. В конце концов надпочечник истощается, и страх угасает.
Моя жена постепенно привыкла, её дыхание вернулось к норме, а разум расслабился, когда понемногу стало очевидно, что умирать мы не собираемся, а если и собираемся, то не прямо сию секунду. Четверть часа спустя она начала показывать признаки того, что лететь ей даже нравится.
Всё это время я за ней наблюдал. В полёте для меня ничего нового не было, поэтому мне было интереснее следить за её реакцией. В конце концов она снова посмотрела мне в глаза:
— А тебе разве не следует смотреть, куда мы летим?
— Ты — красивее пейзажа, — сделал наблюдение я.
— Только ты, — заметила она, — только ты можешь сказать что-то подобное, мчась на скорости… кстати, какая у нас скорость?
Я пожал плечами:
— Без понятия. По моим прикидкам, мы летим быстро, возможно даже очень быстро — но всё же медленнее, чем скорость звука.
Эту концепцию мы уже обсуждали, поэтому ей не пришлось спрашивать, что я имел ввиду. Вместо этого она просто сглотнула:
— Но мы же не будем лететь настолько быстро, так ведь?
