— Постой, Элиз, — сказал я. — Всё не так плохо, как кажется. Что бы ты ни думала, через недельку-другую я всё смогу исправить.
— У тебя нет этой недели, Морт, — прямо сказала она. Подняв мою руку, она показала, насколько отекли мои пальцы. — У тебя почки отказали.
Я нахмурился:
— Они же не пострадали.
— Не имеет значения, — ответила она. — Такое бывает в результате массивной травмы. Расщепление и впитывание крови, натёкшей из-за синяков или внутренних повреждений, создаёт очень высокую нагрузку на почки. У тебя так и случилось. Вот, почему у тебя отёк, и почему ты не можешь писать. Твоя кровь превращается в яд. Через несколько дней у тебя начнётся бред, и ты будешь испытывать жуткую боль. Дальше останется только в ужасе ждать, но ещё через два или три дня ты умрёшь. Хуже всего то, что я ничего не смогу тебе дать для смягчения симптомов. Только смерть положит твоим страданиям конец, и твоя семья сможет лишь наблюдать.
— Я и раньше умирал, — чёрство произнёс я.
— Суть не в этом, — ответила она. — Суть в том, как твоя семья будет страдать, наблюдая за твоей смертью. Вот, почему я говорю с тобой об этом сейчас, пока ты ещё достаточно ясно мыслишь, чтобы принять решение самостоятельно.
Я ничего не сказал, предпочтя пялиться в потолок.
— Гарэсу Гэйлину послали весть, — проинформировала меня Элиз. — Мэттью сказал, что он, возможно, сумеет что-то…
Я перебил её:
— Он не придёт.
Элиз кивнула:
— Мэттью сказал то же самое, но твоя жена всё равно за ним послала. Есть ли кто-то другой, кто может как-то помочь?
Были. Лираллианта, если она обладала знаниями о целебных заклинательных плетениях Ши'Хар — но она стала деревом. Она не могла сдвинуться с места, а если бы и могла, ушли бы недели лишь на то, чтобы задать ей вопрос. Ещё одним вариантом был сам Тирион, но я готов был скорее умереть, чем принять его помощь. Даже если бы он согласился явиться, нельзя было предсказать, какую жуть он попросит в качестве платы.
Я отрицательно покачал головой.
Элиз печально склонила голову:
— Я так и думала. — Засунув руку в свою сумку, она вытащила стеклянный флакон. — Где-то через день-два ты начнёшь весь чесаться. Когда это случится, знай: уже почти слишком поздно, скоро последует безумие. Поговори с родными, успокой их, а потом выпей вот это.
Оторвав взгляд от потолка, я посмотрел прямо на неё. Щёки крепкой, старой женщин блестели от слёз. Этот разговор наверняка давался ей очень тяжело. Я слишком хорошо помнил, как трудно было мне самому, когда я «помог» своему отцу спокойно умереть.
— Элиз, — тихо сказал я. — Спасибо. Ты поступила правильно. Помни об этом, грядущими ночами. Но я пока не сдаюсь. Я слишком часто обманывал смерть, чтобы поверить, будто моё время пришло — но если случится худшее, то твой подарок поможет.
Она вытерла лицо:
— Мы с Грэмом всегда хотели больше детей, но не сложилось. Вы с Марком помогли заполнить этот пробел. Вы двое были мне как сыновья. Будь мой муж ещё жив, он бы сказал тебе, чтобы ты гордился собой. Ты хорошо распорядился тем, что получил от жизни. — Она встала, и пошла к двери. — Помни: когда начнёшь чесаться, значит скоро начнёшь и бредить. Будешь ждать слишком долго — упустишь свой шанс.
После чего она ушла, а я с трудом игнорировал зуд в своих кистях. «Проклятье».
* * *
Ещё немного подремав, я обнаружил, что Пенни снова у моей кровати. «Сколько я спал?». Время перестало быть моим союзником, если вообще когда-либо им было.
— Мне нужно увидеть Маму, — сказал я ей.
— Что сказала Элиз? — с озабоченным выражением лица спросила Пенни. — Она сказала, что ты нам скажешь, о чём вы говорили.
Даже умирая, я больше волновался о реакции моей жены, а не о появлении у меня на пороге бледной девицы с косой. Я не видел, как можно повернуть этот разговор в позитивное русло.
— Она сказала мудро распорядиться оставшимся у меня временем.
Её руки сжались в кулаки:
— Я его убью.
— Пенни.
— И это не пустая угроза, — сказала она, перебивая меня.
— Ты не можешь.
— Одна — не смогу, — признала она. — Но я не одна. Ты вообще осознаёшь, какая мощь спит под этой крышей? Сколько у нас драконов?
— Ты разожжёшь войну, — предостерёг я.
— Да мне плевать! — закричала она. — О Королеве тоже не забудь. Если нам тут не хватит сил, я позабочусь о том, чтобы вместе с нами поднялся весь Лосайон. Мы сожжём каждое дерево на том ёбаном острове, а когда закончим с этим, я вспорю Тириону брюхо как рыбе!
— Нет, не вспорешь, — устало сказал я. — Ты что, собираешься и мать Линараллы тоже убить? Она невиновна. Ши'Хар ни в чём не виноваты. Даже Тирион не хотел такого исхода.
— Должен же быть какой-то другой вариант, — пробормотала она сдавленным голосом.
— Есть несколько, — ответил я, — но при любом из них перестану быть человеком.
Её глаза загорелись надеждой, но я сразу же покачал головой:
— Нет. Я уже был чудовищем. Я лучше умру достойно, чем соглашусь на такое, — сказал я ей.
— Но ты же вернулся, — настаивала она. — Сможешь вернуться и в этот раз.
Она имела ввиду чары бессмертия. Ту магию, которая некогда заточила меня в бессмертном теле. Я был вынужден красть жизнь у окружавших меня смертных, чтобы поддерживать некое подобие человечности. «И я не уверен, что оправился после прошлого раза», — подумал я. «По крайней мере, не до конца».
— В тот раз мне помогли двое волшебников, один из которых был архимагом. Гарэс больше никаких услуг мне оказывать не будет, а я сам не стал бы просить, даже если бы он был согласен. В прошлый раз им повезло. С тем же успехом мы могли просто умереть тогда втроём.
Пенни меня не слушала:
— А Мэттью сможет?
— Нет, если я не дам согласие.
Она улыбнулась сквозь слёзы:
— Тогда мы просто подождём, пока ты не начнёшь бредить.
— Чары создают копию разума в момент их сотворения. Вы останетесь жить с безумцем, — сказал я ей. — Иди сюда. — Я неопределённо махнул руками, подзывая её поближе. Когда она наклонилась, я поцеловал её в щёку. — Ещё есть надежда, но я не собираюсь совершать никаких глупостей. Если случится худшее, я хочу, чтобы ты была сильной, и приняла всё как есть.
Плотину прорвало, но плакала Пенни недолго. Несколько минут спустя она взяла себя в руки, и выпрямилась. Сперва она послала за моей матерью, и я потратил довольно много времени на её визит.
Матери я о своей близкой смерти не сказал. Даже для меня это было чересчур. Но я уверен, что она каким-то образом почувствовала этом в моих словах. Мы болтали в течение часа, и я позаботился о том, чтобы между нами не осталось ничего невысказанного. Она должна была знать, что она для меня значила.
