Она ухмыльнулась:
— Он больше не представляет угрозы. Он там ест, но я оставила с ним стражника.
Сбитый с толку, я спросил:
— Не представляет угрозы — но ему нужен стражник?
Мойра кивнула:
— Чтобы никто из наших солдат не попытался его убить. Они ему пока ещё не доверяют.
Я остановился у двери в главный зал:
— Объясни, что ты с ним сделала, и что узнала, прежде чем мы войдём. Ты уверена, что он точно не опасен?
— Его зовут Са́нэр, — начала Мойра, — а его народ зовётся анголы. Он никакого понятия не имеет, как его народ здесь оказался. Они думают, что это, скорее всего, в результате каких-то наших действий. Что касается того, откуда он…
Я перебил:
— Нет, объясни мне, что именно ты сделала, чтобы я понимал, как это работает, и каковы ограничения.
— А, — сказала она, ненадолго уставившись в пол. — Я сперва исследовала его разум, пока он не проснулся, чтобы увидеть, как там всё работает, и ещё я просмотрела часть его воспоминаний. Как Элиз и сказал, его разум кажется во многих отношениях очень человеческим, хотя язык у них необычный. Они используют два языка — или, возможно, следует сказать, что это один язык с двумя разными формами выражения.
Одна похожа на нашу — использует звуки для слов, как и в нашем языке. Грамматика и слова другие, конечно же, но их можно выучить. Другая форма выражения использует щелчки и резкие гортанные звуки, чтобы передать то же значение. Эту форму они используют в деловых разговорах, в военном деле, и в общении с незнакомцами… по сути для всего кроме общения с друзьями и родственниками.
Думаю, для любого, кто не был воспитан с таким языком, будет трудно на нём общаться, а из-за культурных различий было бы трудно убедить одного из анголов выучить наш язык, поэтому я пошла в обход, — сказала Мойра.
— В смысле — в обход? — спросил я.
— Я нарушила правила, — нерешительно сказала Мойра.
Я кивнул:
— Этого я и ожидал.
Мойра продолжила:
— Я уже делала в прошлом нечто подобное для встреченной мною девушки, которая не могла говорить. Я создала специализированный заклинательный разум, по сути только ту часть, которую я обычно использую для наделения моих заклинательных зверей способностью к речи — а потом пересадила его Санэру в голову. Это позволит ему говорить на нашем языке и понимать нас.
— И как долго это продержится? Закончится ли у него со временем эйсар, как у заклинательного зверя?
Дочь покачала головой:
— Нет, я присоединила его так, чтобы он питался от его эйстрайлин, будто являясь частью его родных тела и разума. Продержится он всю жизнь Санэра, или пока его не извлекут.
— А любой маг может его извлечь? — спросил я. — Например, один из магов анголов.
Мойра поморщилась:
— Возможно, но если это попытается сделать кто-то кроме Сэнтира, то скорее всего Санэр сойдёт с ума. Может быть, даже умрёт.
— Какое утешение, — пробормотал я. — Что ещё ты с ним сделала?
— Чтобы сделать его «неопасным», мне пришлось в некоторой степени изменить его личность, пересмотреть некоторые его ценности. Теперь он считает нас союзниками, а своему народу не доверяет. Я не меняла его воспоминания, поскольку эти сведения могут нам пригодиться. Вместо этого я изменила его фундаментальную реакцию на эти воспоминания. Это было гораздо проще, чем делать кучу тонких изменений, однако это наверняка вызовет у него некоторые проблемы.
Сейчас он верен нам. Он даже осознаёт, что именно я с ним сделала, но видит это в позитивном ключе. Со временем внутренний конфликт между встроенными мною искусственными ценностями и его нормальными ценностями скорее всего разорвёт его психику. Он может сойти с ума, или у него начнёт болеть голова… я на самом деле не знаю, — призналась Мойра. — Но я встроила кое-что на крайний случай.
— Это как?
— Фрагмент заклинательного разума, который даёт ему знание нашего языка, делает ещё кое-что. Он также отслеживает мысли Санэра. Если тот применит к нам силу, или каким-то образом начнёт замышлять предательство против нас, то заклинательный разум его убьёт, — решительно закончила она.
Милый ребёнок, которого я вырастил, никогда бы такого не сделал. Это было для меня наглядным уроком о том, насколько моя дочь изменилась после пережитого ею в Данбаре. То, что она сделала, было просто-напросто злом, и я дал ей разрешение на это. Нет, я попросил её это сделать.
— Не надо, — внезапно сказала Мойра.
— Чего не надо?
— Жалеть, — объяснила она. — Не надо жалеть. Ты не виноват.
Я потёр лицо, чтобы сбросить часть скопившегося напряжения:
— Это я поставил тебя в такое положение. Насколько сильно ты себе повредила?
— Это не похоже на физическую боль, — сказала Мойра. — Работает по-другому. Просто с каждым разом мне становится всё проще это делать, и становится труднее остановиться. Но это было необходимо, да и я всё равно уже чудовище.
«Мы — чудовища», — молча подумал я.
— Это верно, — сказала моя дочь. — Я мельком увидела то, что происходило вчера внутри тебя.
Я почти вздрогнул:
— Жаль, что ты это видела.
— Если честно, это подняло мне настроение, — ответила она. — Я не одна такая. Мы с тобой совершили ужасные вещи, но мы совершаем их для того, чтобы другим не пришлось. Мы берём на себя ноши, чтобы остальные могли мирно спать, чтобы они не сошли с ума.
— Это всё равно не оправдывает наши действия, — возразил я.
Она кивнула:
— Нет, но мы всё равно это делаем, поэтому давай договоримся.
— О чём?
— Что будем приглядывать друг за другом. Если ты зайдёшь слишком далеко, я всё улажу. Если я зайду слишком далеко, то раздавишь меня валуном, или типа того.
Эта идея мне претила, но в ней были очевидные изъяны:
— Если я пойму, что ты приготовилась меня убить, то у тебя не будет никаких шансов, — указал я.
Мойра, печально глядя на меня, похлопала меня по щеке:
— Я сделаю всё, чтобы это случилось внезапно для тебя.
— Другая проблема, — продолжил я, — заключается в том, что ты слишком легко можешь улавливать мои мысли. Если я решу, что тебя надо прибить, то ты узнаешь это задолго до того, как я смогу поймать тебя в ловушку.
Она покачала головой:
— Более месяца назад я попросила Мёйру встроить в моё подсознание закладку. Если ты решишься убить меня, если ты даже подумаешь об этом, то я подчинюсь, что бы я сама об этом ни думала. Я также не могу изменить твой разум, или разум кого-то из нашей семьи. Теперь уже не могу.
