Лично я тихо надеялся, что Гарэс знал об этом месте лишь потому, что его самого когда-то сюда запихнули, однако он отказывался отвечать на мои вопросы на этот счёт.
Мы с Гарэсом и Коналлом стояли в конце длинного коридора на нижнем уровне, лицом к сплошной стене. Последние камеры, которые мы миновали, были в более чем пятидесяти ярдах позади, и проржавели настолько основательно, что я сомневался в их способности удерживать заключённых — как обычных, так и магов.
— Полагаю, это — последняя остановка, — сказал я с некоторым пафосом.
Гарэс с сомнением посмотрел на меня.
— Признавайся, ты же сам хотел это произнести, — лукаво сказал я.
— Вообще-то, я собирался сказать тебе не волноваться. То, что ты до сих пор видел, плохо соответствует месту, которое станет твоим новым домом, — серьёзно произнёс Гарэс.
Я медленно закрыл глаза, и так же медленно выдохнул. В Гарэсе не было ни капли веселья. «Ему нужно чувство юмора. Может, дело в том, что он очень долго пробыл драконом?». Эту мысль я быстро отбросил. Созданные мною драконы разбивали эту теорию в пух и прах. Драконица Алиссы, Сасси, развеивала мысли об отсутствии у драконов чувства юмора каждый раз, когда раскрывала рот.
Гарэс начал расслабляться — признак того, что он собирался использовать свои способности архимага, чтобы соединиться с чем-то вне себя — но затем остановился.
— Прежде чем я открою дверь, позволь мне предупредить тебя, Мордэкай. Уверен, что с того мига, как на тебе замкнулись эти кандалы, ты размышляешь о том, как от них избавиться. Не буду отрицать — для тебя или меня это весьма возможно, но никакой пользы тебе от этого не будет. Что важнее — тебе нельзя использовать твои метафизические способности против другого архимага.
— Беспокоишься о своём здоровье, Гарэс? — поддел я его.
— Да, но дело не только в этом, — откровенно ответил он. — Я слышал о твоём поединке с Тирионом, и с тех пор его тоже предостерёг. Вы оба были гораздо ближе к гибели, чем осознавали. Для одного из нас всегда опасно сражаться с другим обладателем таких способностей. Даже если мы стараемся этого не делать, в горячке боя слишком легко допустить оплошность.
Он раззадорил моё любопытство:
— И что случится?
Гарэс поднял руку, и снял своё кольцо:
— Возьмём, к примеру, это кольцо. Если один из нас сделает его частью себя, то всё будет хорошо. Никто не пострадает. Если же мы оба попытаемся сделать это одновременно, то нам обоим конец. Однако важно помнить, что это может быть что угодно — земля, воздух, или конкретный предмет. Не важно, насколько большой он или маленький — если два архимага соединяться с ним одновременно, то станут одним существом.
Его речь напомнила мне о том, что я сделал с Пенни — и, один раз, с Элэйн. После каждого раза я был не до конца уверен, была ли моя душа действительно моей, или мы, быть может, поменялись местами. Тем не менее, особых проблем в результате не было.
— Когда ты говоришь «одним существом», что именно ты имеешь ввиду? — спросил я.
— Я сам ни разу этого не видел. Насколько я знаю, архимаги всегда были настолько редки, что за всю историю это случилось дважды — но в записях говорили о страшных последствиях. Тела двух людей сливались подобно воде, создавая чудовище, обладавшее чертами обоих. Их разумы также смешивались, и результатом всегда становилось безумие, — объяснил он.
Я подтолкнул его, желая узнать больше:
— И что с ними стало? Их добили?
Рыжебородый маг покачал головой:
— В обоих случаях они сами себя уничтожили, чтобы положить конец своим мучениям.
— Благодарю за предостережение, — с искренней благодарностью отозвался я.
— Я тебя предупредил для моей же собственной безопасности, Мордэкай. Уверен, тебя будет терзать искушение сбежать, пока ты здесь. Поэтому либо я, либо Тирион будем круглосуточно стеречь твою камеру, вместе с другим магом, вроде твоего сына, или одного из крайтэков Ши'Хар. Если ты попытаешься уйти в землю или как-то ещё, мы тебя остановим, и результат будет губителен для нас обоих, — сказал Гарэс.
Я не мог не почувствовать к нему уважение — как за честность, так и за тот факт, что он по сути ставил на кон свою жизнь, чтобы держать меня в заточении.
— А тебя не волнует, что я могу попытаться что-то сделать просто из вредности? Если меня точно казнят, то терять мне почти нечего.
Гарэс отрицательно покачал головой:
— У тебя гипертрофированное чувство справедливости. Хотя ты мне не особо нравишься, мне не известно ни об одном случае, когда ты причинял бы кому-то вред по таким причинам. Большая часть твоих прошлых, впечатляюще тупых решений была принята из-за невежества, а не по злому умыслу. Поэтому я посчитал, что лучше уведомить тебя о возможных исходах.
— Однако же ты всё ещё веришь, что я убил Принца?
— Моё мнение на этот счёт значения не имеет, — сказал архимаг. — Но — да, именно поэтому я и верю. Ты неоднократно показывал, что готов действовать на основании своего понимания справедливости, и к чёрту последствия. Похоже, что этот случай — лишь очередной пример подобной глупости.
Как я мог с этим спорить? Вместо этого я лишь уставился на него.
— И ещё, — продолжил Гарэс. — Моя жена беременна. Пройдёт несколько месяцев, и я впервые стану отцом.
Это было не дружеское сообщение радостной вести. «Он намеренно даёт мне знать, что если я его угроблю, то оставлю ребёнка без отца», — подумал я. «Будто мне мало риска навредить Коналлу, если он окажется на страже».
— Поздравляю, — сказал я ему. — Приму это во внимание.
Снова расслабившись, Гарэс раскрыл свой разум, и заговорил с находившимся перед нами камнем, делая его частью своего существа. Для меня это был интересный момент, поскольку у меня никогда прежде не было хорошей возможности увидеть процесс со стороны. Выглядел он удивительно не впечатляющим. Не было никакого движения эйсара, или какого-либо иного признака того, что Гарэс что-то делал — но я ощутил перемены в находившейся перед нами стене. Я уловил лёгкие перемены в тихом голосе, и заставить себя не прислушиваться к нему было трудно — но я помнил слова Гарэса.
Для архимага слушать мир — это не просто пассивный процесс, это также означает для нас связь с этим миром. Моё любопытство могло убить нас обоих. Я приложил сознательное усилие, чтобы игнорировать действия Гарэса. «Перестраховщик», — раздражённо подумал я. Как он справедливо отметил, никакая камера не могла удержать архимага — значит, делали её для обычных волшебников. А для тех достаточно было создать лишь мощные чары, которые можно было отпирать и запирать обычной магией. При должной смекалке так можно было заточить даже бога — в прошлом я и сам такое проделывал. Учитывая редкость архимагов, не было смысла строить тюремную камеру, которую только они и могли открывать, и Гарэс наверняка знал нужное заклинание. Просто он не хотел демонстрировать его в моём присутствии, намеренно прибегнув к метамагии, наблюдать которую я не мог.
