— Слава Богу, Джорджина вас встретила. Мы боялись, что Нолли решит сперва переделать все дела, а уж потом везти Джорджину на станцию. И торчали бы вы сейчас там… — Эмма Бассингтон-Хоуп стиснула ладонь Мейси своими перепачканными в угле руками. — Как видите, миссис Гауэр приготовила роскошное угощение — ты уже сказал им, Пирс? Давайте присядем, выпьем чаю, и вы расскажете нам о себе. — Она повернулась к мужу и дочери. — Сбросьте эти книги на пол, ребята!
Удобно устроившись на кушетке с цветочным узором, она похлопала рядом с собой, приглашая гостью садиться. Джорджина и ее отец выбрали кресла, которые напомнили Мейси о пожилых джентльменах, задремавших во время послеобеденного отдыха. Пружины кушетки посередине немного ослабли, поэтому, несмотря на большие перьевые подушки, Мейси все время заваливалась на гостеприимную хозяйку, словно бы кушетка решила внести в их отношения некоторую близость.
— Эмси, Мейси тут по делу, не забывай. Ей нужно задать тебе несколько вопросов, — заметила Джорджина.
— Ничего страшного, — с улыбкой махнула рукой Мейси, — можно и попозже. Времени достаточно. У вас такой интересный дом! — искренне сказала она, повернувшись сперва к Эмме, а потом к Пирсу.
Джорджина разлила чай, подала чашки и предложила всем сандвичей с огурцом.
— Замечательный дом для тех, кто любит рисовать, — согласилась Эмма. — Вокруг живописнейшая сельская местность — у нас, кстати, все овощи со своего огорода, — рисуй сколько угодно. Мы с Пирсом всегда были сторонниками идеи, что холст — это не обязательно квадратный кусок ткани, натянутый на деревянную раму. К примеру, когда Джорджина — она указала на дочь, — была маленькой, она записывала прямо на стенах в детской разные истории, а Ник делал к ним иллюстрации, и мы все это сохранили. Не смогли закрасить, а теперь, конечно, вообще… — Она зажала рот руками, потом, чуть успокоившись, углом той же тряпки, которой вытирала руки, промокнула глаза.
Пирс Бассингтон-Хоуп уперся взглядом в носки ботинок, встал с кресла и подошел к мольберту. Поднял валяющийся там уголь, добавил несколько штрихов к наброску жены, а потом двумя пальцами растер уголек в пыль. Джорджина разглядывала свои ладони, изредка бросая взгляды на Мейси, не делавшую никаких попыток успокоить Эмму, которая всхлипывала, уткнувшись лицом в собственный халат. Через несколько минут — отец Джорджины успел открыть застекленную дверь и выйти наружу — Мейси взяла руки Эммы в свои, как сделала сама хозяйка, когда они знакомились.
— Расскажите мне о сыне, Эмма.
Женщина немного помолчала, затем шмыгнула носом и покачала головой.
— Странно, мы только повстречались, а я чувствую себя так, будто рядом кто-то близкий, давно знакомый.
Мейси ничего не ответила, ожидая продолжения и баюкая ладони женщины в своих руках.
— Я просто не знаю, как жить после его гибели. Ник был очень похож на меня, понимаете? Джорджина вся в отца — тот тоже пишет, но кроме того еще и конструирует мебель, рисует, сочиняет музыку. Думаю, способности Гарри тоже от него. Однако Ник был художником, и только художником. Это стало понятно еще в детстве. Его работы были не по возрасту глубокими — наблюдательность, чувство перспективы, пронзительность восприятия. Я помню, как поразилась, что мальчишка способен изобразить не только крестьянина в поле, но и каждую мысль, что бродит у крестьянина в голове. Я могу показать вам детские картинки Ника, и вы сами увидите, как его душа вливалась в каждый штрих углем, в каждый мазок кистью. Ник — это его работа, а работа — это Ник.
Она подавила рыдание и качнулась вперед, уткнувшись лбом в свои колени и в руки Мейси. Ее порыв был столь искренен, что Мейси тоже подалась вперед, чтобы разделить материнское горе, прижалась щекой к затылку измученной женщины и сидела так, пока не почувствовала, как рыдания ослабевают. Тогда она выпрямилась, но не разжала рук. Через несколько минут, когда Эмма подняла голову, Мейси посмотрела ей в глаза.
— Господи… я… я… извините, я…
— Вам не за что просить прощения, — мягко сказала Мейси. — Лучше и впрямь найдите для меня несколько работ Ника и расскажите о нем побольше.
Через час Мейси и мать Джорджины вернулись в гостиную. За это время гостья познакомилась с домом, поняла, что каждая комната оформлена в своем стиле и цвете, и пришла к выводу, что живущая тут семья полностью подходит под определение «богема». Старшие Бассингтон-Хоупы выбрали стиль жизни, который, несомненно, когда-то привел в ужас их собственных отцов и матерей. К счастью, они унаследовали землю и недвижимость и с помощью немалых ресурсов сумели воспитать детей такими, что для тех не было закрытых дверей. Впрочем, Мейси еще не успела взглянуть на старшую дочь, которая, похоже, не разделяла семейных взглядов.
Работы Ника — подарки родителям — висели по всему дому, хотя Эмма пожаловалась, что Нолли продала несколько штук еще до несчастного случая. Из-за этого у них с Ником случилась громкая ссора, а Джорджина так просто пришла в ярость. Хотя сделано это было с молчаливого позволения родителей, сознававших, что семейные финансы порядком истощены. За все время беседы имя Гарри почти не упоминалось, что вызвало у Мейси еще большее любопытство.
Мейси и Эмма вернулись на кушетку, где экзальтированная хозяйка вновь схватила ее за руки, рассказывая о военной службе Ника, о том, как он решил внести свой вклад в дело защиты короля и отечества и вступил в добровольческий полк, так называемый полк художников
[34] в 1914 году.
— Думаю, он решил так еще в Бельгии, перед войной. Разумеется, мы были категорически против — Ник был таким чувствительным мальчиком!.. — Она улыбнулась. — Я бы не беспокоилась так, призови они Нолли или Джорджи. Тем более что Джорджи потом сама ввязалась в эту мясорубку да еще влипла в неприятности. А что касается Нолли…
— Что там касается Нолли?
Дверь хлопнула, и в гостиной появилась высокая женщина лет сорока, одетая в твидовую юбку, коричневые кожаные туфли и коричневый же шерстяной жакет. Сняв берет, она провела рукой по бесцветным, подстриженным в короткий боб волосам, ругая снег, который опять начал падать за окном, и уставилась на Мейси, как раз наливавшую себе очередную чашку чаю. Черты у Ноэль Бассингтон-Хоуп были резче, чем у Джорджины, она выглядела жесткой и непреклонной, и в то же время недовольной и встревоженной.
— Итак, мама, что там меня касается?
— Перестань, Нолли, — фыркнула Джорджина, вошедшая через стеклянную дверь вместе с отцом. — Видишь, у нас гостья — мисс Доббс.
Мейси протянула Нолли руку и в последний момент сообразила, что не знает ее фамилии.
— Миссис…
— Грант. Видимо, вы и есть частная сыщица Джорджи, хотя непонятно, что тут искать.
Она выбрала себе лепешку, поставила тарелку на стол и протянула руку. Тон ее показался Мейси безразлично-оскорбительным, с легкой ноткой пренебрежения. Впрочем, возможно, это объяснялось странной неуверенностью, Мейси даже почудилось, что Нолли почему-то ее боится.
