— Вскрываем, мисс?
— Пожалуй, только будь осторожен.
— С какого начать?
Мейси дотронулась до ящика под номером один. Билли воткнул лом между двумя досками и нажал. Когда доски затрещали, и Мейси, и ее помощник замерли и прислушались к тому, что происходит на улице. Убедившись, что все спокойно, они открыли ящик, и Мейси вытащила картину, упакованную так же, как и те, что она видела у контрабандистов. Билли помог прислонить ее к соседнему ящику и снял упаковку.
Им открылось горизонтальное полотно, примерно три на шесть футов, в простой деревянной раме.
— Черт.
Мейси ничего не ответила — сдавило горло.
Билли шагнул вперед, чтобы потрогать картину, и хотя Мейси подумала, что лучше бы этого не делать, остановить его не смогла — в ней тоже ожили воспоминания.
— Мне как будто прямо вот сюда стрельнуло, мисс. — Пальцем, которым он трогал картину, Билли ткнул себя в Грудь.
— И мне.
На полотне развернулась панорама битвы: две армии бросились навстречу друг другу. Каждая деталь была прописана так тщательно, что Мейси могла рассмотреть лицо любого солдата, словно бы заглянуть ему в душу. Люди бежали вдоль колючей проволоки, рвались через нее навстречу врагу, слева и справа солдаты уже начали падать, раненные в голову, руки, ноги, убитые прямым попаданием в сердце. Ник не стал показывать, как армии столкнулись в схватке; вместо этого он нарисовал пехотинцев, превратившихся в санитаров, которые бежали к раненым, пытались облегчить страдания умирающих, хоронили убитых. Муравьи в форме цвета хаки метались, вспугнутые войной, и все, что их ожидало, это тяжелый и грязный труд, который не предполагал ни побед, ни поражений, ни правых, ни виноватых. Два батальона просто двигались навстречу друг другу, чтобы умереть. Сочетая талант со страстью, Ник Бассингтон-Хоуп изобразил войну во всей ее мрачной неприглядности — подсвеченное взрывами небо, грязь, стекающая с тех, кому удалось остаться на ногах, и санитаров-храбрецов, которые сновали по нейтральной полосе, пытаясь спасти чьи-то жизни.
— Если это — первая, не уверен я, что хочу видеть остальные.
Мейси кивнула и прошептала, словно громкий голос мог бы оскорбить убитых:
— Мне нужно взглянуть еще хотя бы на пару, а потом запакуем обратно.
— Хорошо, мисс.
Билли поднял лом и принялся открывать следующий ящик.
Завершив дело, они привалились к полкам, чтобы отдохнуть.
— Знает кто-нибудь, как мистер Би-Эйч назвал эту картину?
Никто даже не представлял, как она выглядит, но, помня об интересе Ника к триптихам, зародившемся еще в Бельгии, считали, что это он и есть.
— В жизни больше не желаю слышать слова «триптих».
— Боюсь, я тоже. Ну что ж, если ты пошаришь тут, на полках, я займусь ящиком стола.
Они молча приступили к работе. На помощь пришел солнечный луч, клинком пробивший облака и упавший к ним через окно в крыше. Просмотрев несколько стопок бумаги с беглыми набросками, Мейси оглянулась на помощника, который доставал с полки кипу готовых неупакованных картин.
— Как дети, Билли? Скоро домой?
— К выходным обещают отпустить. В больнице толкуют, мол, им теперь нужно восстанавливаться — поехать на море, подышать воздухом и всякое такое. Если бы не брат Дорин со своей семьей, мы бы, может, и наскребли бы на поездку, а сейчас — нет. Дорого. Но ребята и так поправятся, вот увидите. — Поколебавшись, он добавил: — Они уже знают. В смысле, про Лиззи.
— Понятно, — кивнула Мейси, вытаскивая из ящика стола кипу пухлых альбомов. Пронумерованы они были в той же манере, что и ящики, где хранилась главная работа Ника.
— Смотри-ка… один, два, три, четыре… — Мейси листала страницы. — Да, вот они, этюды, по которым Ник рисовал картину. Но…
— Что такое, мисс?
— Двух не хватает.
— Может, мистер Би-Эйч оставил их в Дандженессе?
— Да, наверное, они там.
— Вы их видели?
— Нет…
Билли промолчал, поймав ход мыслей Мейси. Она сложила альбомы.
— Эти возьмем с собой. Думаю, можно идти.
— А разве не нужно искать какую-то схему, на которой показано, как развешивать части картины?
— Судя по тому, что я видела, каждая часть имеет свою форму и может встать только на одно место — как кусочки в детской мозаике. Разберемся.
Они убедились, что оставляют все так, как было перед их приходом, вышли и, заперев двери, зашагали к машине. Билли краем глаза поглядывал на Мейси, потом откашлялся, словно собираясь что-то спросить.
Она ответила еще до того, как он заговорил, глаза ее были полны слез:
— Ничего-ничего. Просто эта картина…
Глава 18
В галерею Свенсона Мейси и Билли прибыли еще до полудня. Открыли дверь и сразу окунулись в атмосферу полной суматохи — коллекцию Гатри снимали со стен и упаковывали, готовя к отправке за океан, к новым хозяевам. Свенсон, элегантный как всегда, в очередном прекрасно сшитом костюме, галстуке глубокого синего цвета и снежно-белой шелковой рубашке, кричал что-то Левитту, инструктируя того, как обращаться с особенно ценной работой, и тут же выговаривал какому-то юнцу за то, что у него «пальцы, как сосиски, и хватки никакой, не руки, а вареная рыба», добавляя, что картина в этих самых руках стоит несколько больше, чем портрет его бабушки дома, над камином.
— Прошу прощения, мистер Свенсон! — Мейси помахала рукой, чтобы привлечь внимание хозяина галереи.
— А, мисс… э-э… мисс… — Он подошел, улыбаясь и по пути продолжая раздавать указания.
— Мисс Доббс, а это мой коллега мистер Бил.
— Рад видеть вас снова, и рад знакомству, мистер Бил. — Свенсон кивнул Билли и спросил у Мейси: — Чем могу быть полезен? Надеюсь, с Джорджиной все в порядке?
— Да, — кивнула Мейси. — Хотя, конечно, времени прошло еще совсем не много.
— Да, смерть бедняги Николаса сильно подкосила Джорджи. — Он помолчал, затем, вспомнив, что Мейси явно пришла не просто так, осведомился: — Простите, мисс Доббс, чем я могу вам помочь?
— Нельзя ли поговорить с вами наедине?
— Да, разумеется. — Свенсон указал рукой на дверь кабинета и крикнул Левитту: — Следи, чтобы эти недотепы не угробили портрет!
В кабинете, как и во всей галерее, было светло. Белые стены, мебель из темного дуба и сияющего металла. Небольшой бар в одном из углов, шкафы для документов — в другом, в центре — огромный стол с двумя тумбами и кожаным бюваром. На бюваре две хрустальные чернильницы, рядом хрустальный же стакан для перьевых ручек. Черный телефонный аппарат располагался так, чтобы быть под рукой у сидящего. Хотя напротив стола стояли два стула для посетителей, Свенсон жестом пригласил гостей направо, к кофейному столику и стоящим вокруг него креслам.
