Пирс обвис, постанывая, словно теряя сознание. Констебль сделал шаг вперед, готовый поддержать его.
— Когда вы поняли, что ваш сын мертв, мистер Бассингтон-Хоуп? — осведомился Стрэттон, в тоне которого не было ни жалости, ни осуждения.
— Я все думал — он закричит, вскочит, начнет проклинать меня, на чем свет стоит за то, что я его ударил. Я даже хотел, чтобы он орал, ругался — все, что угодно, лишь бы не эта зловещая тишина.
— И вы ушли из галереи?
Пирс возмущенно поднял глаза.
— Нет-нет! Я бросился к Нику и… и понял, что он умирает. Жизнь утекала из его глаз. Я держал сына в объятиях, пока… пока его тело не остыло.
Пирс объяснил, что на рассвете он вдруг испугался, подумав о жене и остальных детях, о том, какие страдания доставит им весть о смерти Ника. Когда Стрэттон объявил, что свидание закончено, Пирс добавил:
— Он был моим сыном, инспектор. Моим сыном. И я любил его.
Последняя выставка Ника Бассингтон-Хоупа в галерее Свенсона состоялась в начале февраля 1931 года. Небольшая группа родных и друзей была приглашена на закрытый показ, ставший одновременно и вечером памяти художника, который, по словам открывшего выставку Свенсона, навсегда запомнится тем, что сумел воспеть как природу, так и людей. Посетители с удивлением увидели Пирса Бассингтон-Хоупа, помогавшего жене выйти из подъехавшей к галерее «инвикты». Когда гости собрались, Гарри Бассингтон-Хоуп — сперва словно примериваясь, а потом смело и уверенно поднял трубу и заиграл пронзительную мелодию, которую сочинил после того, как впервые увидел картину брата под названием «Нейтральная полоса».
Дункан и Квентин, стоявшие вместе, благодарно кивнули Мейси. Та практически выкупила их свободу, дав полное описание событий, свидетелем которых стала в Ромни, и подтвердив, что художники были всего лишь невольными пособниками в контрабанде алмазов. Алекс Кортман тоже пришел в галерею и присоединился к друзьям. Нашел глазами Мейси и поднял руку в приветствии, но тут же перевел взгляд на дверь, куда уже входил Рэндольф Брэдли. Его сияющий автомобиль «эмерикэн дюпон мерримак таун кар» привлек внимание всех прохожих. На Брэдли красовался элегантный английский костюм с двубортным пиджаком, и Нолли не смогла до конца скрыть осуждения во взгляде, который бросила на сестру, подставившую щеку для поцелуя. Труба Гарри пропела последнюю ноту, он отступил в сторону. По группе собравшихся прошел неясный шум и смолк, когда Стиг Свенсон поднялся по ступеням на небольшую кафедру. Рядом с кафедрой висел шнур; потянув за него, можно было раздвинуть тяжелый бордовый занавес, скрывающий «Нейтральную полосу».
Свенсон прижал к глазам белоснежный платок и обратился к гостям, которые вытянули шеи, чтобы лучше слышать.
— Спасибо всем, кто сегодня сюда пришел. Самые близкие, вы, конечно, не могли упустить возможности увидеть картину Ника «Нейтральная полоса» до того, как она станет доступна более широкой аудитории. Не секрет, что самым большим желанием Ника было преподнести работу в дар всему народу, и я горд сообщить, что мистер Рэндольф Брэдли благородно выкупил «Нейтральную полосу», чтобы передать ее в бессрочное владение Имперскому военному музею.
Раздались аплодисменты, Свенсон откашлялся и продолжил:
— Все мы знали Ника. Знали, что он мог ходить буквально по краю, считая, что с помощью своего таланта обязан донести до людей правду о том, что он видит и чувствует. Вы видели его ранние этюды, видели фламандские деревушки, роскошные пейзажи, фрески, работы невероятной сложности, каждая из которых отмечена невероятным чувством времени, места, проникнута мыслями автора о любви и ненависти, о войне и мире. С одной стороны, Ник был человеком своего века, с другой — поднялся над ним. Годы войны, с 1914 по 1918-й, дались ему нелегко. Эта работа, по-видимому, главная в его творчестве. Думаю, на большинство из вас она произведет неоднозначное впечатление. Будьте готовы к тому, что последнее послание Николаса Бассингтон-Хоупа разозлит, восхитит, расстроит вас, но не надейтесь, что оно оставит вас равнодушными.
Казалось, все в зале затаили дыхание, когда хозяин галереи потянул за шнур и отдернул занавес с картины, которую искали со дня смерти художника. Общий вздох сменился тишиной, и Мейси открыла глаза, потому что, когда Свенсон взялся за шнур, она не выдержала и зажмурилась. В зале стояло молчание. Мейси уже видела картину целиком, но и со второго взгляда она приковывала внимание, более того — по задумке художника, при каждом новом просмотре в глаза бросалась новая сцена, вызывающая новые чувства.
Та часть, что отбила у Билли желание смотреть другие, когда он открыл ее в хранилище, оказалась внизу. Каждое лицо на ней было выписано ясно и четко, художник достиг уровня старых мастеров, которых изучал в Брюгге и Генте. Три большие панели — вожделенный триптих — формировали следующий уровень, Ник придал им такую форму, что они напоминали витражное окно огромного собора. Вертикальная панель слева повторяла часть сцены с нижней панели, эмоции на лицах солдат были выписаны еще четче — страх, паника, решимость. А огромная и величественная центральная часть притягивала к себе взгляды всех собравшихся в галерее. Мейси казалось, что она сама попала в картину, что это ее ноги вязнут в кровавой грязи нейтральной полосы, а руки тянутся к упавшим раненым.
Изображение не требовало расшифровки. На передовой объявили о прекращении огня, и солдаты с обеих сторон бросились подбирать раненых, в то время как другие, вооруженные лопатами, хоронили убитых. Недавние противники действовали плечом к плечу и зачастую помогали друг другу предать тела земле. Им, измученным схваткой, надо было успеть закончить все до того, как орудия снова изготовятся к бою, и люди кинутся друг на друга, пытаясь убить первым. Ник Бассингтон-Хоуп запечатлел миг перемирия, миг, когда два пехотинца, англичанин и немец, подобрались каждый к своему мертвецу, рядом лежащих на земле. Измазанные в глине и крови, с измученными лицами, с глазами людей, заглянувших в ад, они поступили так, как подсказала им душа, — и вместо того чтобы вскинуть оружие, обнялись над трупами товарищей. Это мгновение и схватил Ник, так живо, словно использовал фотоаппарат, а не краски. Солдаты стояли на коленях, вцепившись друг в друга, словно, держа в объятиях другого человека, пытались удержаться за саму жизнь. В глазах, в открытых ртах, в искаженных лицах, в побелевших костяшках пальцев художник показал всю глубину горя и отчаяния, все осознание того, что солдат напротив — не только враг с оружием, но и просто человек, такой же, как ты. И каждый, кто знал семью Бассингтон-Хоуп, тотчас понял, что англичанин, обнявший немца, — не кто иной, как Годфри Грант.
Ноэль уже видела работу брата. Не дрогнув, рассмотрела она картину и тут же поняла, почему Пирс пытался защитить ее, свою старшую дочь. Мейси стояла рядом, пока глаза Ноэль перебегали с центральной панели на боковую, ту, где была рассказана правда о смерти ее мужа. Ник Бассингтон-Хоуп так и не смог признаться сестре, что ее супруг был замучен и убит своими, теми, с кем он служил бок о бок. Добряк Годфри, увидевший в чужом солдате не противника, а брата, вернулся в расположение британцев, чтобы встретить там либо молчание, либо насмешки. Люди, испуганные тем, что и во враге можно увидеть человека, предпочли увидеть врага в своем товарище. Годфри окончил жизнь с буквами НБД, вырезанными у него на теле. Неустойчивый боевой дух.
