— Ясно. — Мейси подошла к окну и бросила взгляд на обширный парк вокруг дома. — Значит, никто не ожидал, что Рейф поступит на военную службу?
— Не то слово, мэм. Мы все удивились. Знаете, это случилось перед самой войной. — Голос Брейли потеплел. — Честно говоря, мы — я имею в виду слуг — подумали, что он хочет самостоятельности, хочет проявить себя перед отцом.
Мейси кивнула, решив со следующим вопросом пойти с туза.
— Мистер Брейли, а Рейф встречался с девушками? Были ли у него подруги, которые ему нравились? Может, он привозил кого-нибудь, чтобы познакомить с родителями?
Брейли снова вспыхнул.
— Насколько я знаю, нет, мэм. Но молодой человек не стал бы откровенничать со слугами, так ведь?
Мейси кивнула.
— Конечно-конечно. Спасибо, мистер Брейли, вы мне очень помогли.
Камердинер коротко поклонился и вышел.
Мейси достала из портфеля карточку и сделала несколько пометок, она не только привела подробности разговора, но и дала описание внешности Брейли, освещения и убранства комнаты, а также всех надписей на трех больших коробках.
Закончив, она положила карточку и карандаш на стол, достала складной нож и сорвала упаковочную ленту с первой коробки. Закрыв нож, откинула клапаны плотно набитой коробки и обнаружила сверху альбом с фотографиями. На первой странице красовалась свадебная фотография Лоутонов, наклеенная довольно криво, словно Рейф начал заполнять альбом еще в детстве. Большинство снимков сделали в студии, лишь несколько фотографий сняли в саду или в доме. Более того, почти везде Рейфа Лоутона словно накрахмалили вместе с рубашкой — он держался неестественно прямо. Мейси долго листала альбом, пока не нашла первую любительскую фотографию, которую, похоже, сделали, когда изображенные на ней люди не знали, что их снимают. Два подростка лет шестнадцати, одетые в белые теннисные костюмы, стоят в обнимку и весело смеются. Юноша слева — не Рейф! — с улыбкой смотрит прямо в камеру. Рейф стоит справа и не сводит глаз с друга. Мейси пододвинула альбом ближе. Ее внимание привлек взгляд Рейфа: однажды она видела, что так на нее смотрит Дин. Она надевала шляпку и вдруг поймала в зеркале его взгляд, хотя сам Эндрю и не подозревал, что выдал свои чувства.
Глава 10
Вернувшись в гостиницу, Мейси разложила на кровати стопки документов и фотографий и начала сортировать их в хронологическом порядке. Позже она создаст другую схему, отражающую ее наблюдения и внутреннюю жизнь Рейфа: письма от друга, место, упоминаемое в разных документах, образ мыслей, запечатленный в дневнике, или новый маневр, отмеченный в полетных журналах, которые неожиданно обнаружились среди вещей юноши.
Хмурым ранним утром Рейфа Лоутона сбили над вражеской территорией. Как было принято, германские власти доложили о его гибели британским, самолет нашли, а вместе с ним и металлические опознавательные жетоны, чудом уцелевшие среди обгоревших обломков бомбардировщика «Де Хэвилленд DH-4». В рапорте командира части говорилось, что местный садовник и несколько крестьян, которые рискнули выйти на поле, пытались погасить бушующее пламя, но безуспешно. Мейси всегда удивляло, что в те тяжелые времена уделяли внимание подробностям, — этот рапорт о смерти на поле боя был не первым, который она прочитала, и наверняка не последним.
Мейси разложила письма веером на одеяле. Большинство было от матери, парочку прислал отец, еще несколько — школьные друзья. Чаще всего Рейфу писал некий Джереми Хейзелтон. Мейси закрыла глаза и постучала письмом по ладони. Сейчас он вроде бы член парламента. Да, точно — молодой, прямолинейный, прикованный к инвалидному креслу политик, которого в равной степени уважают профсоюзы и широкий круг избирателей. Ему прочат блистательную политическую карьеру и даже пост премьер-министра. Он проявил себя ярым сторонником женского равноправия; Мейси вспомнила, что видела в газете фотографию — его мать толкает инвалидное кресло, жена идет рядом, а сам Хейзелтон держит плакат с требованием дать женщинам право голоса. Его возмущение очередями на биржах труда и в бесплатных столовых для бедных вылилось в гневные заголовки на страницах газет: «Хейзелтон призывает рабочих на штурм Вестминстерского дворца!» Пресса сообщала о его посещениях трущоб Ламбета и шахтерских городков, черных от угольной пыли, и печатала фотографии, на которых он, не делая различий, пожимал руки рабочим и поместным дворянам. Доблесть, проявленная Хейзелтоном в битве при Ипре, обеспечила стремительный взлет его политической карьеры: он стал народным героем. Впрочем, героем состоятельным — Хейзелтон получил наследство от отца, крупного землевладельца. Мейси вновь посмотрела на снимок, сравнила его с образом Хейзелтона из хроники новостей, которую видела в кинотеатре. Юношеская улыбка перед камерой сменилась более серьезным выражением лица, но сходство осталось. Рейф не сводил глаз с юного Джереми Хейзелтона.
15:00. Вылетели с наблюдателем Каннингэмом. Пересекли линию фронта в 15:40. Ничего особенного не заметили. Продвинулись на два километра вдоль вражеских позиций на север, обнаружили колонну «фоккеров», поднялись на высоту десять тысяч футов. Повернули на базу, пересекли линию фронта в 16:00. Посадка в 17:00.
Одна запись походила на другую, но в обнаруженном дневнике Мейси нашла подробности, которые никогда бы не занесли в журнал полетов.
Сегодня днем облака выглядели просто потрясающе. Словно летишь сквозь тучи сахарной ваты, которую продают на море. Конечно, «гунны»
[1] слегка подпортили в целом приятную прогулку, пробив обшивку выстрелами.
Затем на другой странице:
Сегодня занимались боевой подготовкой. Взлет-посадка, взлет-посадка, взлет-посадка — и без единого перерыва! Похоже, меня проверяли и в кои-то веки признали годным. Вот бы старик узнал! Получил высший балл, теперь жду интересную работу или даже две, пока не стал кормом для «фоккеров».
Не выпуская из рук дневника, Мейси уставилась в окно. Во что верил этот юноша, который, похоже, был очень одинок? Какому богу молился, зная, что у летчиков на войне самая опасная работа? За какую надежду цеплялся в полете, где малейшая неисправность, крошечная трещина на крыле или фюзеляже могли привести к смерти в огненном вихре? И какие ангелы вознесли его в тот день, когда самолет рухнул за линией фронта? Кому он признался в любви, теряя высоту, перед тем, как погибнуть?
Мейси перевела взгляд на дневник и нахмурилась. Могло ли случиться, что армейские власти не читали дневник, а просто вернули с остальными вещами? Вполне. Мейси покопалась в груде бумаг Рейфа, которые захватила с собой в номер, нашла среди книг и альбомов конверт, адресованный на его имя. Судя по штемпелю, пакет отправили из Фолькстоуна за день до гибели Рейфа. Мейси положила дневник на конверт, потом внутрь. Если тетрадь отправили почтой в поместье Лоутонов, похоже, Рейф отослал ее домой, желая защитить от посторонних глаз. Значит, дневник миновал цензуру? Возможно ли это? Однажды Мейси сама передала уезжавшей в отпуск медсестре письмо и попросила отправить, когда та приедет в Англию, хотела, чтобы отец получил его как можно скорее. Да, обойти цензуру можно. Вместо того чтобы наспех пролистать дневник, Мейси изучила его от корки до корки, время от времени сверяя даты с журналом полетов, который положила на колени.
