— А что с конфетами, их убрали?
— Конечно, мэм. Я сразу поняла, что с ними делать.
Мейси задержала дыхание, ожидая, что скажет сообразительная Сандра.
— Я открыла кухонную печь — только-только ее растопила, собиралась хлеб печь, — и кинула туда коробку. Негоже испорченным конфетам лежать у всех на виду.
— Ох!
— Что-то не так, мэм? Думаю, нужно сказать доктору Дину, а то он опять пойдет в ту кондитерскую…
— Это не он прислал конфеты.
Сандра ойкнула. Похоже, она начала понимать, в чем дело.
— Вот тебе на! Ох, мэм, простите, не подумала. Надо было их спрятать, да?
Мейси пожалела бедняжку, ей и так пришлось многое пережить.
— Послушайте, Сандра, скажите доктору, что вам нужен полный отчет. Спросите, какое вещество могло вызвать подобную реакцию. Если вдруг возникнут сложности, сообщите лорду Джулиану, что разговаривали со мной и что я хочу взглянуть на медицинское заключение о болезни Терезы.
— Ох, мэм…
— Лорд Джулиан все поймет. Не бойтесь, Сандра, он вас не укусит. Просто передайте, что я сказала.
— Хорошо, мэм.
— Вы уверены, что Тереза выздоровеет?
— Доктор так сказал, мэм. А сейчас мне пора, ее увозят в больницу, и нам нужно дать ей воды. Доктор говорит, что она должна много пить. В общем, мэм, у нас тут все вверх дном.
— Я позвоню завтра из Франции.
— Из Франции, мэм?
— Да. Передай Терезе, что я о ней беспокоюсь!
— Мэм, вы не виноваты. Кто ж знал, что конфеты испортились?
Мейси закончила разговор и прислонилась к двери. «Еще одна попытка…» Мейси закрыла глаза. «Я должна удвоить бдительность». Она вспомнила о Терезе. «И за других тоже». В конце концов она открыла дверь кабины и вышла в тускло освещенный коридор. Неподалеку стоял Морис Бланш.
— Морис! Я думала, вы собираетесь насладиться трубкой перед тем, как мы уйдем отсюда.
Морис вытащил карманные часы, посмотрел, который час, и захлопнул серебряную крышку.
— Нам пора, Мейси. Паром скоро отойдет. Идемте.
Мейси вновь напряглась. Едва они с Морисом сели в такси, ее стали преследовать видения прошлого. Последний раз она пересекала Ла-Манш будучи сестрой милосердия и в компании таких же добровольцев. Мейси вспомнила отдаленный грохот канонады, ужасную качку и сильнейший приступ морской болезни, который скрутил ее, едва она ступила на борт судна. Она вспомнила дождь, промокшую насквозь плащ-накидку и сырость, промозглую, вонючую сырость, что сопровождала каждый день службы во Франции. Мейси до сих пор чувствовала эту сырость, даже в летнюю жару.
Пока такси ехало в порт, Мейси пересказывала Морису давешнюю беседу с Сандрой, он сосредоточенно кивал. Все было как в старые добрые времена, и у Мейси потеплело на душе. Судя по поведению Мориса, он переживал за нее и за ее работу. Может, опасения Мейси вызваны тем, что она переутомилась? Она вспомнила о случае на Тотнем-Корт-роуд, потом о том, как ее чуть не столкнули под поезд, и о недавнем подарке — коробке с отравленными конфетами. Нет, кто-то хочет ее убить.
На пароме Мейси и Мориса проводили в салон первого класса, где они нашли уединенные места в дальнем углу. Мейси надеялась, что на море не будет волн и возвращение в прошлое пройдет тихо и спокойно. Хватит и того, что настоящее стало чрезвычайно опасным.
Паром вышел в море без задержки: поезд «Золотая стрела» отправлялся из Кале в Париж точно в десять минут третьего. Проведя в салоне несколько минут, Мейси, которую уже подташнивало, решила, что прогулка по палубе пойдет на пользу ее желудку. Да, лучше всего провести время, вглядываясь в даль и собираясь с мыслями. А подумать надо о многом: Тереза, Рейф Лоутон, Питер Эвернден, нежелание ехать в Биарриц — Мейси вдруг обнаружила, что ее сопровождают голоса из прошлого. Громкая болтовня Айрис, медсестры, с которой она служила на эвакуационном пункте; успокаивающий говорок палубного матроса, который сунул в красные, обветренные руки Мейси кружку горячего какао с печеньем и велел поесть, чтобы не тошнило. В тысяча девятьсот шестнадцатом они переправлялись не на пароме, а на реквизированном грузовом судне, доставлявшем во Францию провиант и лошадей. Животные стояли рядами на палубе, уже взнузданные и готовые пойти под седло, как только корабль пришвартуется в Гавре — в порту, куда стекались со всего света батальоны молодых людей, прибывших заменить десятки тысяч солдат, погибших во Франции и Бельгии. В этот раз конечной точкой путешествия был не Гавр, однако война напомнила о себе, когда Мейси, купив чашку чая, прошла по палубе в поисках укромного местечка, где можно было бы стоять, опершись на поручень, и смотреть на пенистые гребни волн. Похоже, многие пассажиры парома направлялись к последнему месту упокоения своих близких. Мейси обратила внимание на двух женщин перед собой — у обеих на груди алели тряпичные маки, цветы, которые оставляют на могиле, словно говоря: «Я здесь. Я не забыла». Кто эти двое, мать и жена? Если бы Саймон Линч умер, отправилась бы Мейси в подобное путешествие вместе с Маргарет, его матерью? Взяла бы Маргарет ее за руку со словами: «Мейси, жизнь продолжается. Его больше нет, а тебе нужно жить…»?
Отпив из чашки, Мейси повернулась лицом к серо-зеленому морю, прыгающему вверх-вниз носу судна и волнам, захлестывающим бак. Сможет ли она когда-нибудь объяснить, как провела все эти годы, как похоронила многолетнюю любовь к Саймону, как начала помогать Морису Бланшу и благодаря этой работе привела в порядок мысли, хотя так и не утешилась. Что бы сказала Маргарет Линч, если бы их пути вдруг пересеклись? Может, встретила бы ее словами: «Ты пришла, после стольких лет ты пришла. Но для него все кончено, и потому иди с миром. Ты успокоилась, пора двигаться дальше». Мать Саймона согревала мысль о том, что сына навещают, пусть всего лишь раз в месяц, и он не будет забыт, когда ее самой не станет.
Мейси допила чай, подняла воротник плаща, надвинула поглубже шляпку и прошлась вдоль палубы. Иронично улыбнулась, взглянув на темные тучи, которые предвещали ненастье. Погода полностью соответствовала ее воспоминаниям о войне. Конечно, порой стояли жаркие дни, и тогда от зноя и мух не было спасения ни живым, ни мертвым, но для Мейси то время навсегда осталось темным и мрачным. И сейчас нужно вновь окунуться в прошлое, чтобы понять настоящее. Мейси искренне сочувствовала Агнес Лоутон, ее боли, вырвавшейся из-под контроля. Горе поглотило разум несчастной женщины, заставило обратиться к шарлатанам. Мысли Мейси снова и снова возвращались к Мадлен Хартнелл, которая играла на чувствах обезумевшей матери. Как она посмела! Мейси со злостью стукнула кулаком по поручню, вызвав недоуменные взгляды других пассажиров. Впрочем, среди запоздалых отпускников было немало тех, кто скорбел о потерянных близких и не обратил внимания на ее выходку.
А еще Авриль Джарвис. Что раскопал Билли? Нашел ли какие-нибудь сведения, которые помогли бы смягчить приговор? И как там она сама? Мейси понимала, что Авриль не обычная уличная потаскушка; несмотря на ужасные обстоятельства, ей удалось сохранить чистую душу. Нельзя допустить ее гибели.
