— Это было так давно. Надо бы забыть, но мы все равно помним, не так ли, мадемуазель?
— Я тоже была во Франции во время войны. — По-прежнему держа руки на стойке — на виду у Девинье, — она сжала ладони. — Служила медсестрой.
Жандарм поднял брови и улыбнулся.
— Какая смелость! Вы были совсем юной. — Он снял фуражку с гвоздя на стене. — Идемте, я покажу. — Он поднял откидную доску стойки, вышел к Мейси, бросил взгляд на ее обувь. — Хорошо, что у вас удобные туфли. Придется идти пешком.
Девинье открыл перед Мейси дверь, вышел сам и повернул висевшую снаружи табличку, которая теперь сообщала: «FERMÉ»
[13]. По булыжной мостовой он проводил Мейси к калитке, за которой начиналась тропка, убегающая в поля.
Они прошли примерно милю вдоль поля. Капитан Девинье рассказывал Мейси историю городка и поначалу не упоминал про войну, но дружелюбное обращение и приятная улыбка сделали свое дело, и вскоре он разговорился. С наступлением вражеских войск жители попытались покинуть свои дома, но боялись оказаться на пути британской армии и подвергнуть себя еще большему риску. Местная община была небольшой, почти все старики приходились родней друг другу, а молодежь считалась залогом будущего, и потому горожане решили не отступать перед немцами.
Сперва местные жители даже жалели оккупантов, так как всем было понятно — это юнцы, которых призвали прямо со школьной или университетской скамьи и после нескольких недель в учебном лагере отправили на бойню. Но потом кайзеровские генералы решили, что обеспечить безопасность на оккупированных территориях можно только в том случае, если править железной рукой и при малейшем неповиновении жестоко наказывать непокорных.
— Весьма глупый ход, — заметил Девинье.
Мейси промолчала, не желая его перебивать.
— Как только железная рука опустилась… — Девинье ударил кулаком правой руки по ладони левой. — …Мы оказали сопротивление, полные решимости победить. — Он указал на дальний угол поля. — Вот место, где разбился ваш летчик. Мы помним тот день, все мы, кто был тогда здесь. Ничего не забыто. — Он снял с головы фуражку и прижал к груди, потом повел рукой, словно поле принадлежало ему. — Видите, как разрослась трава? Никогда не догадаешься.
Они пересекли поле, Девинье помог Мейси перелезть через изгородь. Наконец они дошли до места, куда рухнул самолет.
— Это здесь произошло? — спросила Мейси.
— Да, мадемуазель, на этом самом месте.
— А лес тоже был? Тот, что тянется вдоль берега реки?
— Да, мадемуазель. Только он был еще гуще, за деревьями ничего не разглядеть. Мы думали, что чаща выгорит, но ветер переменился, люди прибежали с ведрами и выстроились цепочкой, чтобы набирать воду из реки.
— Понятно. — Мейси ненадолго задумалась. — А кто прибежал первым?
— Садовник вон из той усадьбы. Видите, за деревьями?
— Садовник мадам Клеман?
— Да.
— Что было дальше?
— Из города подоспели другие люди.
— А немцы? Наверняка они видели пламя. Они сюда быстро добрались?
Девинье пожал плечами.
— Насколько я помню, выезд из города оказался заблокирован — перевернулась телега с овощами. — Он показал на пыльную проселочную дорогу на краю поля. — К тому же немцам было некогда — они воевали.
Мейси кивнула. Она догадывалась, что Девинье не прочь приправить правду изрядной долей вымысла и что препятствия на «заблокированной дороге» наверняка организовали сами местные жители.
— А как же огонь?
— Полыхал вовсю, мы не смогли его потушить, пришлось срочно спасать лес и поля. Немцы приехали, когда пламя уже погасло. От самолета не осталось ничего, кроме обгоревшего корпуса. Тело пилота тоже сгорело, нашли только именные жетоны, да и те оплавились.
— Были сложности с установлением личности?
Девинье вновь пожал плечами.
— Самолет идентифицировали сразу же после крушения, пока он не успел сгореть. Думаю, информации было достаточно, чтобы послать британским властям.
Мейси внимательно посмотрела на полицейского.
— Вы воевали, капитан?
Девинье вытянулся во фронт и отсалютовал:
— Конечно. Был ранен в битве на Марне в тысяча девятьсот четырнадцатом. Я — инвалид войны, как садовник мадам Клеман.
Они пошли обратно. Мейси бросила последний взгляд на место, где сгорел самолет Рейфа Лоутона, потом посмотрела на заостренные башенки шато за деревьями вдали. Странно, что после крушения самолета первым на помощь британскому летчику прибежал калека.
Капитан Девинье проводил Мейси до пансиона, поднес руку к фуражке и попрощался. Зайдя к себе в номер, Мейси скинула туфли и упала на кровать. Комната выглядела чересчур легкомысленно: кружевное покрывало, кружевные занавески, кружевная накидка на туалетном столике, где стояли фарфоровая чаша и кувшин с холодной водой, кружева на рамках картин. Пока Мейси отдыхала, она вспомнила совет, который ей дал Морис в самом начале их сотрудничества: «Никогда не делай поспешных выводов. Даже если улики ведут в определенном направлении, не давай домыслам сбить себя с толку. Очень легко попасть впросак, когда мозг перестал работать, посчитав, что работа выполнена». Похоже, она поторопилась с выводами, а с каждой встречей, с каждым разговором появлялись новые данные, порождая сомнения. Мейси потрогала голову, встала, подошла к столу, обеими руками подняла кувшин и налила в чашу воды. Взяла с края стола отделанную кружевом салфетку, намочила и, глядя в зеркало, приложила влажную ткань к повязке на лбу. Размочив заскорузлый бинт, Мейси аккуратно размотала его и убрала корпию, открыв багровый рубец и покрытую ссадинами кожу. Очистила рану, промокнула салфеткой и заколола волосы сзади, чтобы дать ране подсохнуть на воздухе. Мейси улыбнулась, вспомнив первые дни работы в лондонском госпитале: дежурные сестры милосердия ходили по палатам, превознося полезные свойства свежего воздуха, и заставляли сиделок открывать окна. «Неужели они не понимают, что чертова свежего воздуха нам и в окопах хватило?» — язвительно спрашивали солдаты друг друга, пока сиделки торопливо выполняли приказ.
Мейси села на кровать и достала из портфеля стопку карточек, чтобы внести в них мельчайшие подробности своего дня, от пробуждения и до настоящей минуты. Она упомянула о своем желании напрямую поговорить с Морисом — судя по всему, его что-то связывало с Питером, по крайней мере ей так показалось. Впрочем, полной уверенности не было, и Мейси решила не спешить: возможно, выяснится что-нибудь еще. Она сделала пометки о телефонных звонках в особняк на Ибери-плейс, лорду Комптону и инспектору Стрэттону, а потом написала о своем ощущении, что жителей Сент-Мари окружает какая-то тайна, и упомянула о садовнике мадам Клеман — любопытная фигура! Столько разных ниточек, некоторые из них переплетаются, другие ведут в новых направлениях.
