— Ну да, у меня были подозрения… Черт! — Присцилла схватила портсигар, вытряхнула сигарету, сунула в рот и прикурила от серебряной настольной зажигалки. — Бесполезно, не могу без сигарет.
— Расскажи мне о Биаррице.
— Что именно? Думаю, тебе лучше обратиться в туристическое агентство Томаса Кука.
— Я не это имела в виду. Почему ты выбрала именно Биарриц? Что привело тебя сюда?
— Мейси, ты прекрасно знаешь, почему я здесь. То есть…
— Ты могла бы уехать в Мадрид, в Канны, в Антиб или на Багамы — в любое место, куда сбегают люди определенного сорта, которых потрепала война. Почему именно Биарриц?
— Ну, если тебе так интересно… я подумывала о других местах, но с этим городом меня многое связывает.
Мейси подалась вперед, положив на стол крепко сжатые руки, и молча ждала, когда Присцилла продолжит.
— Наша семья часто отдыхала здесь летом. Мне было лет шесть, когда мы приехали в первый раз, как только у мальчиков закончился учебный год. Еле дождались! Папа снял виллу — примерно в миле отсюда, ближе к побережью. Мы жили там целых шесть недель, все лето! Конечно, сейчас все поменялось, настоящий курорт, а тогда это была сонная рыбацкая деревушка. Потом мы приезжали сюда каждое лето вплоть до тысяча девятьсот тринадцатого года. Конечно, нам всем было уже поздновато играть с ведерками и совочками, вот мы и шатались по местным барам с приятелями, которые снисходили до таких юнцов. Весело тогда было, прекрасные воспоминания… — Присцилла затушила окурок в пепельнице, взяла бокал и сделала глоток темно-красного вина.
— Может, скажешь, что значил для тебя Биарриц и что ты искала? Хотя бы пару слов.
— Зачем? Тебе пришла в голову очередная фантазия?
— Присцилла…
Подруга подтянула колени к подбородку, уперлась босыми пятками о край стула.
— Ладно. Прежде всего ощущение свободы. Знаешь, в юности, когда мы вырывались из школы — тебе вот не пришлось страдать в закрытой школе, счастливица! — и нас привозили сюда, в этот… этот оазис беспечности, мы делали все, что хотели, носились босиком, не знали ни забот, ни печалей. Мне захотелось все это вернуть, сбежать от кошмаров, от ноющей тоски. Я всех потеряла, и для меня было важно возвратить хотя бы частицу прошлого, хотя бы запах воздуха, пятно света на полу. Мне хотелось избавиться от горя.
У Мейси перехватило горло, она глотнула вина.
— Но, как тебе известно, я так и не нашла свободу на песчаном берегу, скорее на донышке бутылки… Пока не появился Дуглас.
— А Питер относился к Биаррицу так же, как ты?
— Да, конечно! Питеру здесь очень нравилось. Он легко сходился с людьми, не в последнюю очередь потому, что прекрасно владел французским языком и местным диалектом. Отец говорил, что к концу лета Питер больше похож на баска, чем на британца.
— Ты знаешь, что здесь было во время войны?
— А теперь обращаемся к истории? — Присцилла пожала плечами. — Конечно, в тысяча девятьсот четырнадцатом мы сюда не приезжали. Отец решил, что, судя по тому, как все складывается, лучше остаться дома. В конечном итоге мы провели лето на острове Уайт. Было неплохо, правда, погода там так себе. И мы все обожали корабли. Да, помню, когда я вернулась в Биарриц в тысяча девятьсот двадцатом, здесь еще было полно военных. «Отель-дю-Пале», бывшую королевскую резиденцию, реквизировали и устроили там госпиталь для раненых. Поезда привозили их в огромных количествах, а потом еще больше приезжало долечиваться. Некоторые остались здесь навсегда, кое-кого не смогли опознать — потеря памяти. Однажды я встретила супругов, которые надеялись найти среди раненых своего сына, пропавшего без вести. Им не повезло. И не только им.
— Ясно.
Присцилла повернулась к Мейси.
— А почему ты спрашиваешь? Какое отношение это имеет к Питеру? Будь он здесь, я бы его нашла, даже не сомневайся.
— Нет, не в этом дело. — Мейси замолчала, не зная, стоит ли делиться с подругой своими соображениями. — Я просто подумала, может, Питер…
— Не представляю, как ты справляешься со своей работой! — резко бросила Присцилла.
— Что ты имеешь в виду?
— Тычешься туда-сюда, все время ищешь какие-то объяснения, мотивы… Странно, как тебе вообще удалось расследовать хоть одно дело.
Мейси внимательно посмотрела на подругу.
— Ты не права. Иногда поиски правды похожи на гнойник, который пора вскрыть и очистить. Иногда сведения, которые я ищу, лежат передо мной, ждут, чтобы их нашли и использовали. А иногда они скрыты, прячутся, как заноза под кожей. И тогда я набираюсь терпения и жду. Жду, пока нарыв созреет.
— Как насчет Питера и того, другого дела? Что ты о них думаешь?
Мейси откинулась на спинку стула и закрыла глаза, прекрасно понимая, что выбранная ею метафора в какой-то мере отражает ее собственное смятение. Она решила сменить тему.
— Расскажи о своих друзьях, как ты здесь живешь. У нас с тобой со времен колледжа не было времени толком поговорить.
— Ну, раз уж ты просишь… — Присцилла встала, оттолкнув стул, который со скрежетом проехался по кафельному полу. — Пойдем ко мне. Покажу тебе фотографии, а потом ляжем спать. Мальчишки встанут рано и всех перебудят.
Мейси последовала за Присциллой через отделанный плиткой коридор к задней части дома.
— Эти комнаты дальше всего от детской, — пояснила Присцилла, подведя Мейси к подножию узкой лестницы и включая свет. — Сейчас плохо видно, но ничего, утром еще посмотришь.
Обе стены лестничного пролета были увешаны фотографиями, и с каждым шагом Мейси казалось, что она погружается в море радости, счастливых времен и, как сказала Присцилла, свободы. Там висели еще довоенные фотографии трех мальчиков и девочки, которые весело улыбались с одинаковым озорным выражением прищуренных глаз. На других все четверо были уже старше, часто в компании школьных друзей, а еще родителей, которые вместе со своими отпрысками катались на велосипедах вдоль берега моря. Фото семейства Эвернденов в тысяча девятьсот тринадцатом: мальчики уже взрослые, а Присцилла — сногсшибательная красавица, хотя и дерзко вырядилась в брюки брата. Свобода. Мейси молча поднималась по лестнице. А вот Присцилла в каком-то клубе, в одной руке держит сигарету, в другой — бокал, и даже в полутьме заметно, как печален взгляд полузакрытых глаз. Компания, еще одна. Мужчины и женщины, все улыбаются, но глаза смотрят серьезно. Мейси прикасалась к снимку, а Присцилла рассказывала историю дня, ночи или отпуска. Вскоре Мейси поняла, что ищет в толпе лицо юноши, который, возможно, не похож ни на кого из тех, чьи фотографии она уже видела. Интересно, не ошибается ли ее внутреннее чутье, подсказывающее, что Биарриц стал не только местом, где Присцилла попыталась вновь соприкоснуться со своей семьей, но и убежищем для другого человека?
Компании в клубах, вечеринки на белых верандах, сборища в барах. Ага, вот на фотографиях появился Дуглас, сперва с краю, потом рядом с Присциллой; еще через год они уже вместе в Пиренеях, оба прикрывают глаза, щурятся от яркого солнца. А вот они с младенцем, затем с маленьким мальчиком, а еще одного держат на руках. Семья. Прищурившись, Мейси вгляделась в лица на фотографиях наверху лестницы: в глазах Присциллы снова светилась радость жизни.
