Повисло молчание. Едва Рейф повысил голос, огромный пес положил голову хозяину на колени, словно успокаивая. Лоутон обнял собаку, прижался лицом к мягкой шее и бросил взгляд на Мейси.
— Вы хорошо поработали, мисс Доббс. Я восхищен вашим упорством и профессионализмом. Вы же умная женщина! Поймите, я — Дэниел Робертс. Рейф Лоутон погиб в огненном вихре, когда его самолет сбили. Он похоронен в Аррасе; съездите туда, сами убедитесь. Простите, но я ничем не могу вам помочь.
Мейси кивнула.
— Последний вопрос, мистер… мистер Робертс. Как вы попали в Биарриц?
Какое-то время Лоутон задумчиво молчал, затем снова посмотрел на Мейси, щурясь от солнца.
— Честно говоря, почти не помню. Мне здорово досталось при крушении, хотя пожар начался только после того, как я с большим трудом посадил самолет. У меня были считанные секунды до того, как… — Он вздохнул, потом продолжил: — Пару дней меня прятали, даже не могу сказать где — в каком-то уединенном месте, то ли в амбаре, то ли в крестьянской хижине. Молодая женщина обработала мои раны. Человека, который вытащил меня из самолета, я видел только однажды, но вспомнил, что встречал его раньше — сам забросил его во Францию. Тогда на нем был вязаный подшлемник и совершенно другая одежда, но я все равно его узнал. Из-за него я и пролетал над этим полем — нужно было сбросить корзину с почтовыми голубями. Еле успел. — Лоутон снова едва заметно усмехнулся. — Он приходил сообщить, что меня увезут из деревни, и жители будут прятать меня по очереди. Думаю, он тоже собирался уехать: после моих воздушных трюков ему стало опасно там находиться. Он сказал, что меня посадят на санитарный поезд, отправят на побережье, в госпиталь для французских солдат. Предупредил, чтобы я все время молчал, и меня примут за контуженого. Я считал, что нужно перебраться в Швейцарию, но у них был план, к тому же тогда через швейцарскую границу уходили немецкие дезертиры. — Лоутон сунул руки в карманы и бросил взгляд на море. — Помню, что меня перевозили из одной деревни в другую под покровом темноты. Потом я очнулся в эшелоне среди раненых и притворился немым. — Он снова замолчал, качая головой. — Вы даже не представляете, сколько там было людей, не помнящих ни своего имени, ни того, что с ними случилось. Я стал очередным безымянным французским солдатом, еще одним раненым, которого привезли с фронта к морю, чтобы вылечить, а потом демобилизовать. — Он посмотрел Мейси в глаза. — Весьма удачная возможность, было грех ее упустить. Я решил, что смогу начать жизнь сначала. Даже не нужно было придумывать прошлое — люди здесь не задают вопросов, слишком ужасными могут быть ответы.
Мейси кивнула. Между ними вновь повисло молчание, потом она спросила:
— Вы знаете, кто такая Присцилла Партридж?
— Конечно, кто здесь после войны не знал Присси, любительницу вечеринок? Но с другой стороны, все понимали, что она пережила тяжелые времена, это было видно по ее лицу.
— Но вы же знаете, кто она, мистер Робертс?
— Вы о чем? И кто же она?
Решив, что пора уходить, Мейси встала, взяла сумочку, погладила собаку и подошла к человеку, который называл себя Робертсом.
— Ее брат был тем самым человеком, который пытался спасти Рейфа Лоутона из объятого пламенем самолета.
Робертс поднял руку, запустил длинные, покрытые шрамами пальцы в копну седых волос.
— Я… я не понимаю. Откуда она узнала?
— Она ничего не знает, наверное, это и к лучшему. Но я подумала, что вы должны знать. До свидания, мистер Робертс. Спасибо, что уделили мне время. — Мейси потянулась было за фотографиями на столе, но отдернула руку. Они были больше не нужны.
— Минуточку! Подождите! Слушайте, что вы скажете моему отцу?
— Понятия не имею. Клиенты мне доверяют, мистер Робертс, и я должна оправдать их доверие, отыскав истину. Поэтому я еще не знаю, что буду говорить. Но я всегда следую правилу своего близкого друга, доктора, которое гласит «Не навреди», и отнесусь с уважением к вашим желаниям и жизни.
Обменявшись рукопожатием с Робертсом, Мейси вышла из его дома и торопливо зашагала прочь, в сумерки. Небо было ясным, воздух — прохладным. По дороге на виллу Присциллы Мейси зябко куталась в новую кашемировую шаль и думала, что работа далека от завершения, а теперь еще придется нести бремя правды о том, кто такой Дэниел Робертс.
За ужином у Присциллы собралась великолепная компания: друзья со всего города — в основном экспаты, среди которых было много художников и писателей и даже ландшафтный фотограф. У Мейси пробудился здоровый аппетит, она внезапно осознала, что в последнее время едва прикасалась к еде. Вначале подали террины и паштеты с белым хлебом, затем салат, за которым последовала жареная утка с овощами, такими свежими и хрустящими, что Мейси взяла добавки. На сладкое был шоколадный мусс с засахаренными вишнями, и завершили ужин сырами. В Британии после такой трапезы дамы удалились бы в салон хозяйки дома, оставив мужчин наслаждаться сигарами и портвейном за разговорами о политике и спорте. Однако здесь, в Биаррице, женщины никуда не ушли, а одна из них, высокая статная актриса, закурила кубинскую сигару, обрезав ее с видом знатока.
Оживленный разговор изобиловал мнениями, то тут, то там раздавались голоса, слышался смех, кто-то высказывал свое суждение, другие ему отвечали. Мейси поймала себя на том, что, хотя ее по-прежнему занимают мысли о работе, она смеется вместе с сотрапезниками и участвует в общей беседе о будущем Европы — все гости были на войне и теперь страшились новой. Разошлись глубокой ночью, и Мейси уже у себя в комнате вдруг поняла, что почти весь вечер подспудно думала о Дине. Она не написала ему, как обещала, и не отправила телеграмму. Мейси решила, что займется этим завтра перед отъездом.
Вторую ночь Мейси спала как убитая, и ее сон не тревожили демоны и драконы из прошлого. Утром, после шумного завтрака в компании мальчиков и их отца, Присцилла заявила, что хочет пообщаться с подругой наедине, пока не пришло время везти ее на вокзал. Они спустились по каменным ступеням в сад и дошли до оливковой рощи.
— Не верится, что ты уже уезжаешь. Не успела толком отдохнуть, и на тебе!
— Я чувствую себя намного лучше, — улыбнулась Мейси. — Нужно продолжить работу, во Франции я почти закончила. Ненадолго заеду в Сент-Мари, чтобы уладить все с Шанталь Клеман, а потом вернусь в Париж.
Чуть замявшись, Присцилла посмотрела на Мейси.
— У тебя есть еще планы до отъезда из Франции…
Ее слова прозвучали не вопросом, а как утверждение.
Мейси потрогала траву — роса на ней уже высохла, — и села. Присцилла устроилась рядом, и они обе, не сговариваясь, подтянули ноги к груди и обхватили колени руками.
— Да, возможно, еще до Парижа. Я собиралась в Аррас, но теперь не поеду. Думаю съездить в Байель.
— Сражаешься со своими драконами?
— Да. Пытаюсь их уничтожить.
Присцилла вытянула ноги, скрестив лодыжки, достала из кармана жакета зажигалку и портсигар. Мейси покачала головой, глядя, как подруга совершает неизменный ритуал: постукивает сигаретой по портсигару, вставляет ее в мундштук, потом зажимает мундштук губами и, склонив голову набок, закуривает. Она глубоко затянулась и выпустила колечко дыма, напомнив Мейси юную Присциллу, для которой в колледже не существовало правил.
