А теперь вот они, в ее руках, идеи и ростки. Десять, пятнадцать набросков разной степени проработки для каждого из плакатов, которые она рассматривала на железнодорожных станциях, в кинотеатрах, витринах магазинов и на афишных тумбах. Сперва Мейси даже разозлилась на художника. Затем подумала, что у него, возможно, просто не было выбора, и принялась гадать, как мог чувствовать себя человек, знающий, что война — это настоящая мясорубка, и все-таки вынужденный призывать туда других. Когда пожар внутри немного утих, Мейси снова подвинулась поближе к печке и задумалась, не грызла ли Ника изо дня в день совесть.
Наброски из Америки показались ей самыми интересными — не только потому, что они демонстрировали чужие, загадочные земли, но и потому, что рисовал их человек, обретший, казалось, мир в душе. Великолепные каньоны, залитые солнцем; деревья — настолько большие, что она с трудом могла представить себе прогулку в таком лесу; равнины — даже на беглых эскизах, карандашом, углем, пастельными мелками, акварелью, она буквально чувствовала жару, ветер, гуляющий по кукурузным полям и сеющий водяную пыль у реки, что скачет по крутым порогам. И тут Ник Бассингтон-Хоуп уделял огромное внимание деталям — каплям воды, разбивающимся о камень, орлиному крылу или даже перу из крыла. А в углу одного из листочков Мейси увидела надпись: «Я снова танцую с жизнью».
Закрыв альбом и потянувшись за другим, она вдруг ощутила, что из глаз текут слезы — незнакомый художник глубоко тронул ее сердце. Путешествие на другой край света, судя по всему, вылечило душу Ника Бассингтон-Хоупа.
Взяв пачку альбомов, стянутых резинкой и подписанных «Конструкции», Мейси вытерла глаза и начала с интересом листать страницы. Выходит, художник тщательно размечал не только расположение фресок и частей триптиха, но и то, как их развешивать, продумывая все, до последнего крюка и шурупа. Значит, она была права, Ник явно знал, что делает. Такое внимание к деталям скорее можно было счесть навязчивой идеей. Листая страницы, Мейси поняла, что альбом относился к прошлой выставке, не к той, что должна была открыться в галерее Свенсона. Тогда где следующий? Забрали? До сих пор где-то здесь? Или в тайном убежище?
Мейси отодвинула книги и альбомы, встала и положила руки на спинку сперва одного, потом другого кресла и улыбнулась. Стоило ей дотронуться до кресла, что стояло слева от печки, как оно потеплело под ее руками — и не потому, что она каким-то образом его согрела. Это было не обычное тепло, а ощущение, которое вряд ли смог бы испытать кто-нибудь другой. Стоило Мейси опустить пальцы на кожаную спинку — и она уже знала, что это и есть любимое кресло Николаса, что он явно предпочитал его всем другим. Мейси села на его место, закрыла глаза, расслабленно опустила руки на колени, сделала три глубоких вдоха-выдоха, стараясь выдыхать до предела, прежде чем сделать следующий вдох. А потом просто сидела в тишине, нарушаемой лишь биением волн снаружи и потрескиванием плавня в печи.
Выгнав из головы все мысли, она ждала. В нужное время — хоть Мейси и не могла сказать, когда именно, ибо ее учили, что минуты и часы, проведенные в молчании, дают ищущему возможность отринуть чисто человеческие измерения — к ней явился образ художника, переходящего из комнаты в комнату. В гостиной — той, где она сидит — тепло и уютно, как и сейчас, только за окном не зима, а жаркое лето, и в окна льется яркий свет. А вот художник уже в студии, с палитрой в руке, возле столика с кистями и ящика с красками. Образ дрожит и расплывается, и теперь Ник сидит на стуле у комода, рисует эскиз углем. Из глаз капают слезы, тыльной стороной ладони он трет красные глаза. Несмотря на теплый день, Ник в шинели, кутается в нее, стараясь справиться с эмоциями, которые вызывает в нем собственный рисунок. Останавливается, откладывает работу и начинает мерить комнату шагами. Вынимает из кармана какой-то листок. Смотрит на него и тут же прячет обратно в карман. Образ снова расплывается и исчезает. Бьется о камни море, кричат чайки.
Мейси открыла глаза и помассировала пальцами виски, чтобы прийти в себя. Половина восьмого! Поднявшись со стула, она направилась было в мастерскую, но почти тут же остановилась, осознав, что для вечернего времени чайки кричат что-то слишком уж громко и возбужденно. Воскресные визиты к Эндрю Дину в Гастингс научили ее разбираться в поведении прибрежной живности. Мейси шагнула к окну, на ходу погасив лампу, и чуть-чуть отодвинула занавеску.
По берегу метались огни, вокруг только что вытащенной на берег рыбацкой лодки кипела бурная деятельность. Человека три-четыре вытаскивали из нее груз. Мейси часто наблюдала рыбаков с утренним уловом, поэтому многое показалось ей странным. Ни сетей — во всяком случае, в поле ее зрения, — ни бочонков для рыбы, да и вообще время для лова неподходящее. Загрохотал по каменистому берегу подъехавший задом грузовик. Мейси прищурилась — видно было плохо, хотя место действия освещали керосиновые лампы. Что ж, возможно, перед ней и впрямь вечерняя рыбалка. А остальное — просто игра теней и ее собственного воображения. Да и усталость дает о себе знать. Хотя даже усталость не помешала ей сделать все, чтобы остаться незамеченной — на всякий случай.
Погасив печку, Мейси перенесла лампу в студию, снова засветила фитилек и порылась в складках кресла. Ее тонкие пальцы выудили оттуда сперва несколько пенни, потом и флорин, а потом высохший тюбик с краской и карандаш. Засунув руку как можно дальше, Мейси разочарованно признала, что больше тут ничего нет, хотя она была почти уверена, что медитация дала ключ к разгадке. Она вернулась в гостиную, надела пальто и шляпу, вымыла чашку с блюдцем, поставила на буфет. И приготовилась ждать. Ждать, пока единственным светом на побережье не останется свет маяка, пока дорога не будет свободна. Только тогда, нащупывая дорогу вытянутой рукой, Мейси пробралась на задний двор, к машине. Звук двигателя показался ей очень громким, надежда была лишь на то, что грохот волн заглушит шум машины, пока она будет выбираться с побережья на главную дорогу.
Мейси направлялась из Кента в Челстон. Когда она почти выехала с болот, фары на миг осветили заднюю часть грузовика, который съезжал с дороги куда-то на проселок. Водитель вроде бы не заметил ее, хотя сама она немедленно опознала грузовик. Именно его она видела на берегу.
Несмотря на темноту, Мейси постаралась запомнить это место. Сюда придется вернуться.
Глава 6
К дому Фрэнки Доббса Мейси подъехала поздно, и отец с дочерью досидели почти до рассвета — говорили о работе Мейси, о старых временах или просто молчали. «А помнишь…» — начинал Фрэнки и рассказывал историю о ком-то, кого знал еще мальчиком, во время работы на ипподроме или о покупателе, которому когда-то доставлял овощи и фрукты. С 1914-го Фрэнки жил в Кенте, однако его произношение наводило на мысли о колоколах Боу и легко выдавал в нем истинного кокни.
В последнее время Фрэнки не расспрашивал Мейси про отношения с Эндрю Дином, про то, не присоединится ли к его небольшой семье еще и зять.
— Хотя парень-то мне нравится, — объяснял он миссис Кроуфорд, поварихе из Челстона, пока она не уволилась, аккурат на Рождество. — Наш, лондонец, с какой стороны ни взгляни. Крепко стоит на земле обеими ногами, и с Мейси по-хорошему, а вот она…
