– В чём она состоит? – начал уточнять собеседник.
– Например, одна из норм социальных сетей – не отвечать за свои слова. Ты можешь сказать что угодно и кому угодно, и тебе за это ничего не будет. В реальной жизни так нельзя, потому что это нарушает все нормы культуры и коммуникации. И безответственность – только один из многих законов социальных сетей, которые неосознанно переносятся в реальную жизнь как новая норма, как новая идеология.
Спрашивали и о идущем сейчас на телевидении сериале «Ненастье», понравилась ли экранизация автору романа и как он относится к вольной трактовке событий, изображённых в романе. С последним автор не согласился:
– Мне сериал очень понравился. Я считаю, что получилось незаурядное произведение, которое, возможно впервые за долгие годы, подняло самостоятельный, глубокий, подробный разговор о такой важной теме, как 90‑е годы в нашей стране. А тема эта до сих пор не осмыслена до конца, до сих пор мучает и доставляет боль. Это национальная травма, которая не изжита. В целом лихие 90-е – это время национальной катастрофы, развала всего и полной деградации. Но это смотря с какой позиции смотреть. Если с позиции Советского Союза, то это действительно развал, разруха, бедствие. Но если смотреть с позиции сегодняшнего времени, то 90-е – это в том числе и время созидания. Потому что в те годы были созданы главные социальные институты, которые определяют нашу нынешнюю жизнь, – институт выборов и институт частной собственности. Наверное, это было сделано не совсем правильно и причинило людям много страданий, но уж как получилось, так и получилось. Невзирая на всё, обдирая руки и колени, мы всё-таки двигались вперёд, к совершенно новой организации своей жизни.
– А где вы черпали информацию об истории Союза ветеранов Афганистана в Екатеринбурге? – поинтересовался кто-то.
– «Ёбург» – это документальная книга, в которой я рассказал о лихих девяностых в Екатеринбурге. Среди многих описанных в книге историй особенно впечатлил меня поворот, когда три сотни афганцев с семьями захватили и самовольно заселились в две новостройки. Эти два дома городские власти давно обещали афганцам, но в последний момент решили кому-то продать, чтобы получить деньги для нужд города. Афганцы не нарушали закона и в то же время нарушили, а потому заняли в своих домах оборону с колючей проволокой, караулами и даже вроде бы с оружием. То есть посреди мирного города стояла в осаде гражданская крепость, где мамаши выгуливали своих детишек, защитники ходили на работу, а во дворе стояли пикетчики с плакатами «Солдат, верни моим детям жильё!». Это прекрасный, уникальный и многозначный образ времени. От него у меня и начал разрастаться будущий роман. Я говорил со многими афганцами, они мне рассказывали о событиях, описанных в романе. Многое я почерпнул из разных интервью, сопоставлял их между собой, ведь не всегда люди говорят правду, многое приукрашивают и искажают.
Как часто одни и те же события повторяются в разных местах! Эта история напомнила мне, как в Москве, на Арбате, на рубеже 90-х годов тоже группа многодетных очередников самовольно захватила элитный недострой в Староконюшенном переулке, который предназначался для членов Политбюро ЦК КПСС. Когда КПСС распустили, дом стал как бы ничейным, и несколько многодетных семей въехали в него без разрешения властей. Кто только не пытался их оттуда выкурить! Приезжал даже сам мэр Москвы Юрий Лужков, который лично уговаривал захватчиков освободить дом. Разумеется, у него были свои виды на элитное жильё, которое не досталось партийным начальникам. Но многодетные не уступили. Многие, правда, потом каким-то образом продали эти добытые квартиры и купили себе взамен несколько квартир попроще. Не знаю, много ли там осталось бывших многодетных очередников, но сейчас в этом доме существует товарищество собственников, которое на пушечный выстрел не подпускает местные власти к своему дому. У них своя управляющая компания, свой детский сад и даже своя домовая церковь на территории двора, на часовне которой, выходящей на пересечение переулков Староконюшенного и Сивцев Вражек, изображена Иверская икона Божией Матери, подаренная жителям Зурабом Церетели.
В заключение Алексея Иванова спросили, есть ли уже предложения по экранизации «Пищеблока»?
– Да, я получил три предложения. Но по опыту знаю, что не стоит торопиться, надо подождать. В случае с «Ненастьем» у меня было шесть соискателей на право экранизации. Я выбрал лучшее предложение. Режиссёр Сергей Урсуляк, который снял «Ненастье», – корифей отечественного телесериала. И с «Пищеблоком» я дождусь всех предложений, а не схвачусь за первое же.
Потом, отвечая на чей-то вопрос, Алексеев высказал мысль, что писатель отличается от представителей других профессий тем, что видит особым образом любую рассказанную ему историю или событие. Он сразу представляет, как эту историю можно будет превратить в роман и рассказать читателю.
– Точно так же художник, когда смотрит на что-то, представляет, как бы он мог всё это изобразить на холсте. А вор представляет, как он может украсть, и так далее, – объяснял он.
И тут до меня дошло, почему в «Пищеблоке» такой странный сюжет о вампирах. Скорее всего, Алексей Иванов уже давно перестал быть писателем и на любой свой роман смотрит как на сюжет для очередного сериала. Какие фильмы сейчас наиболее востребованы у молодёжи? Разумеется, страшилки с участием вампиров. Но ещё никто нигде и никогда не додумался до того, чтобы снять фильм о вампирах в пионерском лагере! Наверняка должен получиться киношедевр, который соберёт кассу побольше, чем все, вместе взятые, «Сумерки»!
Ведь сейчас издание даже самых популярных книг в экономическом плане совершенно бесперспективно без последующей их экранизации.
Выйдя на Новый Арбат, я невольно оглянулась на переливающуюся всеми цветами радуги красочную рекламу на фасаде здания. Кто знает – может быть, доход от этой рекламы куда больше, чем доходы от продажи всех литературных шедевров, собранных в «Московском доме книги»?
Дома я посмотрела очередную серию фильма «Ненастье» и потом долго размышляла о судьбе двух таких разных героев: бывших афганцев – лидера по натуре, отважного и воинственного Лихолетова, возглавившего афганский «Интернационал», и его более мягкого по характеру друга, который никогда не стремился хватать звёзд с неба, но решил пойти на преступление ради любимой женщины. Оба героя стали преступниками, но автор относится к ним снисходительно. Он фактически оправдывает их как современных Робин Гудов, которые идут на преступление для защиты более слабых и несправедливо обиженных. Но герои ли они? Предводитель «Интернационала» уходит со сцены. Его вытесняет тоже афганец, но представитель очень специфического подразделения, которое в романе называется «конторой». Выждав, когда предшественники сделают всю грязную работу, расправятся с бандитами и захватят собственность, он приходит на готовое.
В романе очень точно описано, как в разговоре он хладнокровно оценивает возможности своего противника: «Кто перед ним? Герой? Кажется, да. Его невозможно купить или запугать. Он будет биться до конца». Значит, исход может быть только один – героя просто-напросто ликвидируют. И писатель его убивает. Его соратнику он сохраняет жизнь, но оставляет у разбитого корыта, как и его подругу – тоже типичную «овцу», в терминологии автора.
