Гийом торопился назад, но, как он ни старался, покончить с последствиями за три дня не удалось. В конце концов он стал выжигать целыми квадратами. Носился на своем драконе и высматривал сверху. Так было эффективнее.
И вдруг в какой-то момент — словно игла в сердце. Страх за женщину. Он так и не понял, в чем дело. Потом острота ощущения прошла, но тревога осталась.
Осознав неладное, Гийом резко развернул Черного и направил его прямо к штабу. Разлом был почти закрыт, осталось не так уж много. Справятся и без него.
Назначил временного заместителя и в тот же день вылетел в верховную миссию.
24
Нервы, наверное, а может, сублимация сознания, но она словно провалилась в какую-то темную воронку. И как только глаза у Инны закрылись, так она сразу увидела свою прежнюю жизнь. Однако сейчас, глядя назад, она вдруг увидела то, что раньше проходило мимо понимания. Так ясно, будто окунулась в это снова. И понеслись моменты картинками перед глазами.
Вот родители у бабки Анфисы в деревне.
Разговор на повышенных тонах. Инна ведь практически не знала ее, бабушку со стороны матери. И бабушкой ее ни разу не назвала. Мама всегда отгораживала их с Зинкой от этого общения.
А в тот раз они приехали. И ее взяли, и Зинку, та тогда совсем маленькая была, чуть больше двух лет. Уписалась и мокрых трусах по дорожке бегала и слезы размазывала.
— Мама! Ма-мааа! — вопила.
И тут мать с отцом вылетают на крыльцо, злые оба, у матери лицо красное, рот перекошенный. А за ними следом бабка Анфиса. Замерла в дверях, строгая, прямая как палка.
— Не дашь, значит?! — в сердцах обернулась мать.
— Не дам.
Тут Зинка к матери кинулась, продолжая голосить, а мокрые трусы уже сползли до колена.
— За детьми бы лучше приглядывала, — жестко проговорила Анфиса и посмотрела на Инну.
А взгляд у нее тяжелый. Инна замерла на месте, не зная, куда деваться. Вроде и страшно, и глаза отвести не получается.
— Так ты хоть бы им дала! — крикнула мать, тряхнув на руках ревущую Зинку.
Анфиса перевела на Зинку взгляд и сказала:
— Этой не дам.
Развернулась и вошла в дом. И дверь за собой закрыла.
— Уууу, чужеродина! — странно выругалась сквозь зубы мать, а потом уставилась на Инну так, словно это она во всем виновата.
Вот с того дня и началось. Мама больше Зину привечала, а она стала как будто чужая. И чем дальше, тем больше. А когда выросли, все время с Зинкой о чем-то шепталась. Но стоило Инне войти в комнату, разговоры сразу прекращались и от нее лицо воротили.
Припомнилось ей сейчас то странное слово «чужеродина». И не поймешь, то ли чужая уродина, то ли чужая родина…
Из забытья Инна вынырнула так же внезапно.
Кажется, несколько секунд прошло, потому что она все еще была там, у самого входа в печатный зал. И даже почти твердо стояла на земле. А если быть точнее, ее удерживал от падения не кто иной, как новый преподобный.
Надо сказать, весьма своеобразно удерживал. Со стороны могло бы показаться, что он склонился над ней в любовных объятиях. Однако целовать преподобный ее, конечно же, не собирался, а вот разглядывал весьма пристально. А она его, в свою очередь.
Глупо, но так уж вышло, что пялилась Инна на него, пока наводила резкость в глазах. Если смотреть снизу, лицо его было хорошей лепки, кожа светлая и гладкая, очевидно, он брился недавно. Крупный нос, тяжелая челюсть, холодные голубые глаза. И руки. Весьма цепкие, прямо как стальные клещи, и такие же холодные. Даже запах парфюма, которым был пропитан его фисташковый камзол, воспринимался каким-то холодным.
А мысли, крутившиеся в тот момент в голове, были довольно тревожные. Получается, этот мессир Карл Йорг за ней по пятам ходит? Впрочем, сейчас он оказался рядом весьма кстати. Вот только вид у него…
— Простите, — попыталась она высвободиться. — Вы не могли бы меня поставить?
Он медленно выпустил ее, но сверлить взглядом не перестал. Это уже начало напрягать. Инна поправила юбку, отвела от лица волосы и с опаской взглянула на покачивавшийся на одном крючке щит вывески. И хотела уже поблагодарить его и уйти. Но мужчина тут же перегородил ей дорогу.
И весьма надменно спросил:
— Как вы умудрились снести вывеску?
— Я? — потрясенно воззрилась на него Инна.
Возмущению не было предела.
— Разве вы не видели здесь человека, который это сделал? Он же только что скрылся между домов!
— Никого я тут не видел, донна Иннелия, — выдал он, сложив руки на груди. — Кроме вас.
Но как же? Она ведь точно видела, как кто-то убегал между домов! Инна невольно оглянулась в ту сторону.
И тут заметила на земле свой сверток с покупками. Очевидно, когда ей стало дурно, она его выронила. Хотела поднять, однако преподобный оказался значительно быстрее. Поднял сверток, глянул на нее, прищурившись, а потом…
О! Инна готова была сгореть на месте.
Он ослабил завязки, запустил туда руку и вытащил краешек содержимого. И уставился на нее с выражением какого-то непередаваемого превосходства. Губы дернулись в холодной усмешке, а глаза прошлись по ней оценивающе.
Вот это уже просто взбесило.
— Вы не могли бы передать мне мои вещи, мессир Йорг? — проговорила, глядя на него.
И не подумал. Вместо этого спросил, откидывая назад голову:
— Что вы делали в типографии, донна Иннелия?
Она думала, что невозможно взбесить ее больше? Она ошибалась!
Однако Инна сдержалась и подавила раздражение: ссориться с новым преподобным не стоило.
— Я зашла в типографию, чтобы заказать образцы листовок, мессир Йорг.
— Листовок? — он шагнул ближе.
Черт! Говорить надо осторожно. Она не сильна в местной терминологии, а этот новый мессир-инквизитор сейчас больше всего походил на гончую, взявшую след. Пожалуй, лучше всего в этой ситуации было воспользоваться старым добрым дамским методом и прикинуться дурой.
— Да. Мы с дядюшкой хотим открыть ресторацию в центре, — похлопала она ресницами и стала осторожно обходить его. — Мне показалось, если заранее расклеить приглашения, успех предприятия будет больше. Я просто не думала, что вас это может заинтересовать.
— Ошибаетесь, донна. Меня интересует все, что происходит в этом городе.
Мужчина тоже переместился, теперь он снова перегораживал ей дорогу. И ей не нравился его взгляд.
— Я учту, — изобразила Инна подобие улыбки и покосилась на сверток в его руках.
