— Послушай, ничего серьезного не случилось…
— Какая разница?! Почему ты мне не сказал? А, постойте! Кажется, я знаю. Вдруг не подвернулось бы другого случая меня трахнуть, так?
— Возьми себя в руки. Ты несешь полный бред!
Мой ледяной тон заставляет Сашу поежиться. Она обхватывает себя за плечи и шагает к шкафу.
— Ты как хочешь, а я собираю вещи.
— Это идиотизм. Мы и так планировали сегодня вернуться.
— Я возвращаюсь сейчас. А ты можешь оставаться столько, сколько потребуется. Я попрошу кого-нибудь, чтобы меня забрали.
— Неужто Жданова? — сощуриваюсь я. Всего одно слово — а я уже в стойке и готов рвать. — Ты так и не поняла, что он за урод?
Саша молча отворачивается к шкафу и начинает выгребать из него вещи. Но я заведен, и мне нужны ответы. В несколько шагов преодолеваю разделяющее нас расстояние, хватаю ее за руку и разворачиваю к себе.
— Я задал тебе вопрос!
Мысль о том, что сейчас она вернется к другому — наждачкой снимает с меня налет всякой цивилизованности. И вот я стою перед ней — обученный миллиону техник владения собой, и не черта не владею! Я весь — оголенный провод.
— Может, он и мудак, но, по крайней мере, Юра не играет на моих чувствах.
— А я, по-твоему, значит, играю?
— Нет? А все эти цветочки, ухаживания и нелепые попытки убедить меня в том, что я для тебя что-то значу?! Зачем, а, Ринат? Думаешь, я не знаю?
— И зачем же? — сощуриваюсь.
— Ты просто хочешь меня трахнуть! Всегда хотел. Вот и вся причина.
— Зачем бы я стал прикладывать столько усилий? Ты от меня полностью зависишь, забыла? Захотел бы тебя завалить — уже давно бы это сделал. — бью словами наотмашь, в отместку ей. Потому что нет сил справиться с ревностью и бешеным нравом. Хочу, чтобы ей было так же больно, как мне. Нет! Больней…
Она вздрагивает. Потом зябко ежится. Смотрит в пол, а следом кивает, тихо соглашаясь:
— Ты прав. Так что мне надо сделать, чтобы увидеться с отцом?
И эта ее покорность — она с ума меня сводит. Хочется ее хорошенько встряхнуть, чтобы встали мозги на место. Но вспышка ярости отнимает кучу сил. Я сажусь на край кровати, чувствуя себя столетним старцем.
— Ничего не надо, — тру лицо. — Я отвезу тебя.
Сейчас только выдохну немного. Закрываю глаза и запрокидываю голову к потолку. Убеждаю себя, что не случилось ничего нового. И что мне просто нужно набраться терпения, потому что с ней иначе никак. А без неё… а без нее я уже пробовал. Не понравилось.
Сквозь гул крови в ушах до меня доносится легкое шуршание. Медленно открываю глаза и перехватываю ее руку.
— Что ты делаешь? — сиплю я, глядя на нее, сидящую на коленях, сверху вниз.
— А на что это похоже?
Саша настойчиво дергает рукой, ясно давая понять, что хочет, чтобы я ее отпустил. Ее глаза — две черных пропасти без дна. Они заманивают меня и лишают воли. Разжимаю пальцы, и в тот же миг она проникает рукой под резинку моих шорт.
— Ты же хотела ехать, — с трудом ворочая языком, напоминаю я.
— Это не займет много времени.
Она обхватывает мой объем ладонью, и ее и без того широко распахнутые глаза становятся еще больше.
— О, да, Саша… — хмыкаю я, — Все эти годы ты бегала от единственного человека, способного вытрахать из тебя всю дурь.
Опустив взгляд с поволокой, Сашка дрожащими пальцами освобождает мою дуру. Дышит жадно, как будто желая надышаться впрок.
— У меня, наверное, и не получится… — в противовес словам, она с нескрываемой жадностью лижет губы.
— Прости, детка, но уже поздно.
Это и злость, и похоть, и желание наказать… Резким повелительным движением наклоняю ее голову. Она неуклюже подчиняется, но я промахиваюсь, оставляя головкой влажный след на щеке.
— Рот открой.
Саша проходится языком по губам, и выполняет мою команду без разговоров. Я шиплю, когда она случайно задевает плоть острым краем зубов.
— Шире. Спрячь зубы и расслабь горло, — не делая ей никаких поблажек, толкаюсь сразу весь. У нее на глазах выступают слезы. — Ты же этого хотела, правда? Теперь тебя все устраивает? Теперь… все так, как… ты хочешь?! Мы разговариваем на понятном тебе языке?
Накрываю ее горло ладонью, чтобы ощутить, как наполняю его и растягиваю, а второй — зарываюсь в волосы. Я хочу наказать ее, а наказываю сам себя. Мне бы остановиться, да только назад нет дороги.
Глава 10
Саша
К удивлению, меня приводят не в камеру, а в просторную залитую светом комнату с большим окном.
— Папа! — не сдержав эмоций, шагаю к отцу и, упав перед ним на колени, сжимаю в руках что есть силы: — Как ты? Как твое здоровье? Я пришла сразу, как только это стало возможным. — Папка…
Я всю дорогу уговариваю себя держаться, но стоит увидеть отца — и все, слезы начинают литься из глаз непрерывным потоком.
— Так, Александра, ну-ка прекрати мне это безобразие. И встань, наконец! Что ты передо мной, как перед иконой, расселась?
— Да, конечно-конечно. Сейчас, — как в детстве, ладонями утираю щеки и, покачиваясь, встаю. — Ты только не волнуйся.
— А кроме тебя здесь никто и не волнуется. Отставить слезы! Взрослая баба, а все туда же.
— Есть отставить, — шмыгаю носом.
— Ты заболела, что ли?
Сначала я даже не понимаю, почему он так решил, а когда доходит, вспыхиваю до корней волос и резко отвожу взгляд. Как будто отец может по глазам догадаться о том, чего мне стоил этот визит, если уж не смог понять по осипшему голосу.
— Нет. Я в порядке.
— А с горлом что?
— Ничего особенного. В одной из аудиторий сломался микрофон, и мне пришлось всю лекцию читать на повышенных тонах, — моя ложь звучит вполне убедительно, хотя я все еще не могу найти в себе силы взглянуть на отца прямо. — Да что мы все обо мне?
— А у меня, знаешь ли, новостей никаких.
— Как это? А допросы? Чего вообще от тебя хотят? Это же все… неправда? — вопрос звучит слишком наивно. Отец морщится.
— Что именно?
— То, в чем тебя обвиняют. — Я оседаю на стул. Ясное дело, что обвинения сфальсифицированы, и то, что своим вопросом я будто бы усомнилась в этом, выводит отца из себя. Он краснеет лицом и цедит:
— Ты в своем уме?!
— Извини. Я просто ужасно волнуюсь.
— А я тебе русским языком повторяю — не стоит. И сырость мне здесь разводить тоже ни к чему.
Качаю головой. Спорить с папой бессмысленно.
