— Надеюсь, вы меня не обманули, и вам действительно есть, что сказать. — Я улыбаюсь одним уголком губ, мне сильно не хватает возможности видеть выражение его лица, чтобы оценить произведенный эффект.
— Нам действительно есть, что обсудить. — Леонхашарт обходит стол и усаживается посередине дивана.
Вроде и на расстоянии от меня, но в то же время достаточно близко, я разворачиваюсь и жду. Леонхашарт вынимает из-за спинки большой планшет и прикладывает палец к электронному замку.
«Добро пожаловать, архисоветник Леонхашарт», — приветствует его программа и разворачивает меню. Рядом пульсирует кнопка «Рекомендация шеф-повара».
— У вас пальчики всего Нарака в базе этого ресторана?
— Это закрытый клуб, доступ к сервису имеют только его члены. Эту часть Нарака вам мало кто может показать.
— Но это и довольно ограниченная часть вашего мира, разве нет?
— Нашего мира. Нарак теперь и ваш дом, Анастасия.
Не спорю: мало ли как обстоятельства обернутся.
— Чего бы вы хотели? — Леонхашарт протягивает мне планшет. — Выбирайте, после входа нет необходимости в отпечатках члена клуба.
Прочитав пару описаний блюд, прихожу к выводу, что это бессмысленно. Ну что такое «ребрышки магуршарши в бурулячном соусе с кригдизой»? Какое оно на вкус? Может, это что-нибудь вроде лягушачьих лапок с соусом из перебродившей рыбы и присыпанное жаренными личинками или местная разновидность сюрстремминга из квашеной сельди, соуса из мочи и какие-нибудь «столетние» яйца. Оглядываю Леонхашарта. Броня, конечно, выглядит странновато, но в остальном он кажется нормальным.
— Закажите на свой вкус, — прошу я, возвращая ему планшет — Только без насекомых, тухлятины и выделительных жидкостей организма.
— А вы не так склонны к экстриму, как кажется на первый взгляд. — Леонхашарт очень быстро кликает по экрану, я даже взглянуть толком не успеваю, знакомлюсь только с припиской в окне пожеланий: «Принесите трубочки».
— Я берегу желудок, — поясняю свою осторожность в выборе блюд. — И психику.
— В этом мы с вами схожи. — Леонхашарт вынимает из кармашка на поясе небольшой прибор и переключает тумблер. — Теперь можно говорить свободно.
Он облокачивается на спинку дивана и оказывается совсем близко ко мне. Все же хорошо, что он в шлеме, иначе моя психика подверглась бы серьезному испытанию. И выдержка. И вообще все. Я тоже облокачиваюсь на спинку, сцепляю пальцы рук, чтобы хоть как-то разграничить пространство между нами:
— И о чем говорить? Что вы хотели сказать об отборе и карантине?
Леонхашарт молчит. Просто смотрит на меня.
— О, ну только не говорите, что серьезная беседа была просто уловкой, — я смотрю в пылающие глаза Леонхашарта, и снова сердце устраивает какие-то непонятные сжимания, ускорения и прочие фокусы.
* * *
«Был ли серьезный разговор просто уловкой? — Леонхашарт скользит взглядом по лицу Анастасии, по ее губам, к которым так хочет прикоснуться. Провести рукой по ее скуле, наклониться, чтобы ощутить ее дыхание на своих губах, а потом поцеловать. Сердце Леонхашарта тоже творит что-то безумное в его груди, так что ему кажется, что Анастасия может услышать этот предательский слишком учащенный стук. — Был уловкой… для меня самого».
С точки зрения логики, разумной тактики и стратегии, Леонхашарту не стоило приглашать Анастасию столь демонстративно.
Он мог подождать.
Отправить сообщение на ее ноутбук.
Явиться с проверкой в сектор четвертого факультета и воспользоваться этим для приватного разговора.
Но ему слишком хотелось обозначить всем и каждому свой интерес к ней, чтобы подумали и остерегались. Чтобы сама Анастасия этот интерес осознала.
А она, кажется, до сих пор этого не понимает.
А тем временем весть об их свидании, как предполагает Леонхашарт уже разлетелась по сети и попала в новости: устраивая отвлекающий маневр для репортеров, чтобы запереть их в здании, он не подумал о поездке в открытом автомобиле через город — на глазах у прохожих, под прицелом их телефонов с камерами. Такая рассеянность на Леонхашарта не похожа. Он понимает это теперь. Понимает, что где-то в глубине души не хотел это скрывать и даже отчасти рад сейчас, сидя рядом с Анастасией, испытывая невыносимое желание сорвать с себя проклятый бронированный костюм, шлем, придвинуться к ней ближе, обнять…
Но если объявленный Гатанасом Аведдином карантинный запрет на общение бессмысленен с точки зрения безопасности, то снятие полного доспеха и освобождение мощного магического поля Леонхашарта действительно может навредить Анастасии, еще не до конца адаптированной к магии.
«Будь она из мира, где есть хотя бы эеранская магия, — Леонхашарт чуть придвигается к ней, — все было бы проще, я мог бы снять шлем и…»
Судорожно вдохнув, он отстраняется, чтобы вернуть себе ясность мыслей. Получается плохо. Леонхашарту не хочется говорить о серьезном, поднимать тяжелые темы, выспрашивать, пугать Анастасию мрачными предположениями о шоу «Найди себе пару», делиться историей с сектором Возмездие и странной смертью отца. Наоборот, Леонхашарту хочется, чтобы все было безоблачно, и шоу было просто шоу, а он в самом деле лишь искал себе пару.
— Я рад, что браслет пришелся по душе, — он скользит пальцем по сцепленным рукам Анастасии до браслета, пытаясь представить, каково было бы касаться ее кожи по-настоящему, без преграды. — Можно считать, что извинение принято?
— Вы определенно умеете извиняться, — Анастасия следит за его перебирающим висюльки пальцем.
Эти наборные браслеты пошли от оркских обручальных даров: мужчина и женщина собирают браслеты с именем избранника и обмениваются ими в знак серьезности намерений. У демонов это просто модная в этом сезоне разновидность украшений, и обычно сами ювелиры набирают нужные имена на заказ. Но Леонхашарт, искавший нечто похожее на земные украшения Анастасии, сам нанизал буквы с ее именем на общую нить, и он солгал бы себе, если бы сказал, что не думал о сакральном смысле этого действа.
— Если вдруг в будущем вам понадобится за что-нибудь передо мной извиниться, — он улыбается, добравшись до висюльки с аметистом, который, по легендам, пробуждает любовь к дарителю, — подарите мне подобный именной браслет. Недорогой, из обычных бусин, этого будет достаточно.
Анастасия скептически изгибает бровь, в выражении ее лица нет и намека на романтический настрой, вдруг завладевший Леонхашартом. Он, прикрыв глаза, ругает себя за то, что думает и несет какие-то глупости.
«Я же могу быть остроумным! — возмущается про себя Леонхашарт. — Могу производить впечатление, связно говорить, почему с Анастасией не получается? Почему с ней я теряю ясность мысли, не могу следовать планам, а язык словно отнимается?»
Ответ напрашивается сам собой, но Леонхашарт его не озвучивает.
