— Останемся — накажут невест.
— И кису?
— Всех, — подтверждает Леонхашарт.
Под возмущенные причитания Шаакарана они отступают к ангару.
— И нам с ними еще встречаться, нам с ними еще на групповое свидание идти! — никак не может угомониться смахивающий мороженое Шаакаран. — Да они… да как… да я сам их всех мороженым перемажу!
Этих угроз Леонхашарт совсем не слышит. Он так хотел пообщаться с Настей, так размечтался об этом, что безропотно отказаться от встречи не может. Но как пробраться на мятежный факультет так, чтобы никто не заметил и ничем сладким не зарядил?
— Вы меня не слушаете! — взвывает выскочивший в ангар Шаакаран. — Вы оба меня даже не слушаете.
Понимающе переглянувшись, Баашар и Леонхашарт направляются к своим автомобилям.
— В другой раз съездим, — обещает Леонхашарт расплатиться за помощь, но сам надеется поговорить с Настей уже сегодня.
Надо же узнать, кто так чувственно хватал его под столом.
* * *
Сегодня просто сумасшедший день: испытания шоу, брожения на факультете, обстрел демонов мороженым и обтекающий котик с золотыми рожками… не удивительно, что студенты долго это обсуждают, ходят друг к другу в комнаты, и даже начинаются разговоры о том, что корректировщикам нужен свой профсоюз (в этом мире такие организации тоже есть, просто иномирянам в праве на объединение и защиту интересов отказывали).
Угомоняются все примерно к трем часам ночи. Последние полчаса угасания всеобщего ажиотажа Манакриза сидит на кровати и разглядывает нож, вынутый из оброненной котиком коробки, — обещанный подарок.
— Баланс хороший, лезвие тоже, — так охарактеризовала нож Манакриза поначалу, а теперь, уединившись, изучает тончайшую резьбу на рукояти и лазерный узор на лезвии из какого-то незнакомого нам сплава. В их мире технологий для такого украшения оружия нет, и ей, хоть она и сказала, что все это непрактично и бессмысленно, нравится все это рассматривать.
Нож чудесный, конечно, и разрезал лист бумаги, поставленный на него вертикально, но по мне очень уж острый, опасный.
Впрочем, к трем часам ночи мне становится все равно, я даже почти не беспокоюсь о куда-то уползшей Саламандре — слишком хочу спать.
Улегшись, наконец, в постель, сую руку под подушку и натыкаюсь на кольцо… Долгожданный сон мгновенно улетучивается. Ощупывая подаренную драгоценность, вертя в пальцах, слушаю, как окончательно стихают звуки и выравнивается дыхание соседок. Меня укачивают обрывки каких-то мыслей, смутных воспоминаний, в которых все чаще фигурирует Леонхашарт, хотя я прошу себя не думать о большом рогатом демоне, не верить ему.
В тишине и темноте я задремываю, теряю связь с телом, и оно лежит тяжелое и неподъемное с кольцом в руке. Я уже проваливаюсь в сон, в темноту, где нет ничего, даже Леонхашарта, когда в комнате появляется новый, незнакомый звук.
Кто-то скребется в дверь.
Наверное, Саламандра вернулась и войти не может. Я все глубже погружаюсь в сон, но это шуршание тянет назад, и сознание прошивает беспокойство: вдруг проснутся девчонки, вдруг кто-нибудь выйдет в коридор и заметит ее.
Наконец ответственность берет верх, и оцепенение проходит, я встаю, чтобы впустить Саламандру в комнату. Позевывая, открываю дверь. Воздух передо мной идет рябью, как при движении мимикрирующей Саламандры, и поднимается до самого лица, еще выше…
ГЛАВА 25
Отнять у Юмаат маскировочный плащ оказывается не так-то просто. Сначала она уверяет Леонхашарта, что такого у нее нет. Под давлением неоспоримых фактов признает его существование, но клятвенно заверяет, что он сломался, и даже угрозы лишить финансирования вызывают лишь сокрушения о том, что такая ценная вещь больше не работает.
Но Леонхашарт знает ее слишком хорошо и понимает, что найти плащик в лабиринте НИИ самому ему не удастся, а Юмаат может подсунуть неработающий образец в доказательство искренности своих слов.
— Если увеличу финансирование, ты быстро починишь маскировочный плащ? — предлагает Леонхашарт взаимовыгодный вариант, и глаза Юмаат загораются азартом.
Вторая проблема получается вовсе неожиданной: плащ маленький, если накинуть сверху, он закрывает Леонхашарта только до колен, а маскировочное поле на ноги не распространяется.
— И что мне с этим делать? — интересуется Леонхашарт расстроенно.
— Присесть и на корточках передвигаться, — отмахивается Юмаат. — Деньги переведи на мой счет, чтобы я не бегала в твой фонд с отчетами по их использованию. Поверь, так будет лучше.
Разглядывающий торчащие из-под маскировочного плаща ноги Леонхашарт сильно сомневается, что действительно будет лучше. Но он понимает: с их планом шпионить за сектором Возмездие Юмаат надо выделить неподотчетные средства на экстренные нужды.
По трансляциям с кристаллов невест убедившись, что иномирные студенты, наконец, расходятся спать, Леонхашарт подъезжает к аварийному входу сектора четвертого факультета. А там опять начинаются сложности: если камеры он зациклить может, то глаза студентов — нет, и торчащие из воздуха ноги — не совсем то, что он хочет кому-то показывать.
Но длины плаща катастрофически мало.
Приходится Леонхашарту выполнить совет Юмаат: сесть на корточки. Только и в этой позе оттянутый рогами плащ до пола не достает, в щель между ним и полом видно ноги. Так что Леонхашарт вынужден скрючится еще сильнее и почти ползти по коридору жилого сектора.
«Я ведь архидемон, действующий архисоветник, а занимаюсь… — ворчит он про себя. — Веду себя, как ребенок. И все ради чего?»
Он ведь может своей силой распугать всех студенток так, что ни одна не высунется из комнаты — только и Настю это массовое воздействие заденет.
Может пройти по коридору открыто и, если опять студентки поднимут шум и станут в него чем-нибудь бросаться, приструнить их законными методами — вызвать охрану, ввести особое положение, надеть ошейники самым ретивым.
Но ничего этого Леонхашарт не делает, потому что это отдалит Настю: он же прекрасно понимает, на чьей она будет стороне в конфликте между властями Нарака и иномирянами, поэтому ему приходится ползти к ней. И скрестись в дверь, как какое-нибудь домашнее животное.
Скрестись и скрестись, надеясь, что выйдет именно Настя или, на худой конец, ее подруги не поднимут шум, а позовут ее.
Дверь, наконец, распахивается.
Настя в белой сорочке стоит сонная, немного растрепанная и такая прекрасная, что Леонхашарт забывает обо всем. Он резко поднимается и, расстегнув прозрачный изнутри плащ, крепко ее обнимает и вытаскивает в коридор.
Она теряет равновесие, но Леонхашарт удерживает ее, притискивает к стене. Всего миг смотрит на нее сверху: такую невероятную, мягкую со сна и нежную, запрокинувшую голову, чтобы смотреть на него, и наклоняется, задевая рогами стену, касается ее губ слишком торопливо и жадно, не в силах преодолеть безумное желание ее целовать.
