— Две недели дежурства в столовой! — наконец выпаливает Дахара. — Молчать, когда я говорю. Вы мясо, и должны знать свое место.
— Мы не мясо! — говорю не только я, но и Манакриза, и еще студенты с разных сторон, парни и девушки.
— Молчать! — хлопает ладонью по трибуне Дахара и окидывает нас бешеным взглядом. — Молчать и слушать! К нам с проверкой едет сам Юнидатус Тарот!
Мясом она нас не назвала, так что все молчат, но, судя по лицам окружающих, никто не понимает, что за птица этот Юнидатус Тарот и почему его приезд вызывает такую бурную реакцию декана.
— Он казначей, — снисходит до пояснения Дахара. — От него зависит, сколько и как сытно вы будете есть, что носить, будут ли ремонтировать наш сектор, поэтому все обязаны вести себя с ним почтительно: взгляды в пол, без разрешения не говорить, отвечать с поклоном. Это влиятельнейший демон Нарака, даже не надейтесь, что в случае дерзости за вас кто-нибудь заступится: силенок не хватит, — говоря это, декан Дахара смотрит прямо на меня.
Надо будет в сети поискать информацию об этом демоне, уточнить, действительно ли он настолько опасен. И выяснить правомерность отправки меня на кухню за нежелание называться мясом.
— Сейчас вы вернетесь в свои комнаты и наведете идеальный порядок, потом вернетесь к занятиям, будете вести себя тихо. И, повторяю: взгляды в пол, отвечать только по разрешению, кланяться при ответе. Тот, кто нарушит эти предписания, сильно об этом пожалеет, уж поверьте.
И опять она смотрит на меня.
Остается надеяться, что этот Юнидатус Тарот обойдется без обращения «мясо».
— Пятнадцатая невеста Анастасия, задержитесь, все остальные свободны, — командует с трибуны декан.
Похоже, решила сделать дополнительное внушение.
Манакриза? Лисса и Катари вопросительно смотрят на меня, но я отвечаю:
— Это просто разговор, я справлюсь.
Студенты покидали зал неторопливо, то и дело поглядывая на меня и декана. Та уже и руки на руках складывает, и ногой притопывает, наконец рявкает:
— Шевелитесь быстрее!
Но это не действует и она гневно раздувает ноздри, так глядя на меня, словно я в их непослушании виновата. Возможно, доля истины в этом предположении есть, но скорее это Илантих всех воодушевил завлекательными речами о партии и равенстве.
Наконец все выходят, и я приближаюсь к возвышению, на котором по-прежнему остается декан. Она гордо вскидывает подбородок, всячески старается показать свое превосходство, но она… боится. Или больна: бледная, напряженная, с подрагивающими руками. Я бы предположила болезнь, но во взгляде заметен страх.
Что же это за Юнидатус Тарот такой, если ее трясет от перспективы его проверки?
— Послушай. — Декан поджимает губы. Видно, что ей трудно просить, особенно просить меня — какое-то жалкое низшее существо. — При нем не надо таких высказываний, это не нужно ни тебе, ни мне, ни четвертому факультету. Сегодня веди себя тихо… пожалуйста, — выдавливает она с презрением ко мне и себе.
— Я не могу позволить называть себя мясом.
— Да неужели?! — снова хлопает по трибуне декан, скребет когтями по лакированной поверхности.
— Это принципиальный вопрос, — поясняю спокойно, уверенно. — Так же как для вас важно называть нас мясом, чтобы мы чувствовали себя недостойными хорошего отношения, так и для меня важно не сносить молча такое обращение, не позволять вам думать, что вы вправе унижать мне подобных. Думаю, как руководитель, вы прекрасно понимаете, почему я это делаю.
Скривив губы, Дахара неохотно кивает.
— По этому пункту мы не договоримся, — продолжаю я, — но я могу пообещать не высвечивать без повода в обмен на освобождение от наказания в столовой.
— Это наглость! — Когти декана царапают дерево трибуны.
— Разумное предложение.
— Если привлечешь его внимание — тебе же будет хуже.
— Вы думаете, я еще не привлекла? Совсем? Он не следит за шоу? — вскинув бровь, уточняю я, надеясь при этом, что казначей Юнидатус Тарот не избегает новостей о проекте сектора Возмездие.
Дахара выпячивает подбородок, поводит им из стороны в сторону, разве что зубами не скрипит. Я прекрасно понимаю, что шантаж она мне не простит, но развитие нашего конфликта до вражды было вопросом времени, а тут у меня есть возможность избежать наказания в обмен на то, что я и так собираюсь сделать: вести себя с этим казначеем спокойно, если не будет провокаций вроде обращения «мясо».
— Хорошо. — говорит, словно выплевывает, декан. — А теперь иди, прибирайся в своей комнате. Порядок должен быть везде.
Кивнув, направляюсь к выходу. Девчонки ждут меня за дверью, я тепло улыбаюсь в ответ на их взгляды и, обхватив стоящих ближе Катари и Лиссу за плечи, тяну их за собой, задумчиво говоря:
— Этот Юнидатус Тарот… с ним надо поосторожнее.
— Да, — соглашается Манакриза. — Все в панике, как перед приездом главнокомандующего. А это ведь простой казначей.
— Похоже, совсем непростой. Надо посмотреть информацию в сети.
Манакриза кивает.
В секторе и правда переполох: все служащие намывают стены и двери, даже преподаватели. Кураторы Урш и Шаанти щетками надраивают холл возле своих кабинетов, причем так усиленно, что почти не замечают проходящих мимо студентов.
В жилом секторе еще большая суматоха, шум и гам, все носятся с тазиками, ведрами, тряпками и вытаращенными глазами. Больше всех перепугана Рона, коса у нее лохматая — так она ее затеребила от нервов.
— Ты спокойна. — Ловлю ее за плечо и смотрю в глаза. — Ты со всем справишься, я верю в тебя, ты сама веришь в себя, поэтому у тебя все получится.
На мгновение меня накрывает щекотно-восторженное ощущение, и взгляд Роны меняется, она шумно выдыхает и кивает:
— Да, конечно. Спасибо, что притормозила меня, иногда полезно остановиться на миг.
В первой комнате невест прибираются обе соседки Принцессы, а она сидит на кровати и раздает указания. Во второй все мрачны после недавней драки.
А у нас в комнате кто-то плачет. Даже не в комнате, а в ванной. Меня охватывает холодок от вдруг отчетливо вспомнившегося кошмара с разнесшей ванную комнату Саламандрой.
— М-м… — тянет Лисса.
— Кажется, кому-то нужна помощь, — Катари оглядывается на меня и Манакризу.
Та косится на подушку, под которой спрятан нож, но остается на месте, видимо сочтя рыдающего сейчас в нашей ванной комнате недостойным вооруженного приема.
Вперед отправляюсь я, встаю сбоку от двери, прежде чем ее открыть. Плач становится сильнее, переходит на высокую трагичную ноту, срывается в протяжные рыдания и снова поднимается, прежде чем перейти в рев, и так по кругу.
В первые несколько секунд в комнате никого нет, я успеваю обшарить все взглядом, а потом… в ванне начинает проявляться тело в разноцветных светящихся чешуйках. Даже подвернув хвост под себя, Саламандра едва помещается в полости. Мда, больше этой любительнице купаний в ванне не поплавать, тут целый бассейн нужен.
