Чёрное и белое. Ослепительный контраст. Подписываясь на авантюру выступления в одежде, я не могла отказаться от эффектности, которая хоть как-то оправдает этот вызов.
Не выдержав всеобщего внимания, Джель опускает взор, и более тонкий слой пудры на щеках не может полностью скрыть её стыдливого румянца, лишь делает его умеренным, нежным.
А я держу голову гордо поднятой и степенно, уверенно шагаю вперёд, увлекая за собой мелко переступающую Джель.
Неожиданно нам помогают студентки. После того, как остальные девушки засветились перед их парнями в купальниках, они рады видеть нас одетыми и поддерживают аплодисментами, ничуть не менее громкими, чем те, которыми награждали остальных участниц.
Мы с Джель идём дальше в бриллиантово-радужном сиянии подиума.
– Кхм, а пятнадцатая невеста не может обойтись без эпатажа, – обретает дар речи Берронзий.
Он на высоком стуле сидит за столом жюри и смотрит на меня как-то странно. Оценивающе.
Но я не обращаю на него внимания, я мысленно повторяю подходящее объяснение своему поступку.
Котик, лже-Лео, Илантих смотрят на нас неотрывно, и только Баашар думает о чём-то своём. Наверное, об оставшейся дома Найтеллит.
Итак, мы доходим до стола с женихами. Берронзий выступает нам навстречу, у него очень странная улыбка:
– Как я понимаю, выйти в платьях – ваша идея, пятнадцатая невеста. Прямо по лицу вашей спутницы это вижу.
– Правильно, – соглашаюсь я, тоже улыбаясь. – Вы просили нас преобнажиться, чтобы женихи могли ещё лучше нас узнать. Но разве то, что спрятано под одеждой, несёт какую-то ценную информацию? Куда важнее характер. И мы только что преобнажили его перед нашими дорогими женихами.
– Я бы предпочёл другое преобнажение, – хмыкает Берронзий, окидывая меня многозначительным взглядом от макушки до пят.
– Не сомневаюсь, – шире улыбаюсь я. – Но вы не жених, вам только посмотреть, а женихам с кем-то из нас жить.
– Выкручиваете условия под себя, – не угомоняется Берронзий.
– И моё преобнажение прекрасно показывает эту мою сторону.
С вежливо-хищными улыбками мы могли бы бесконечно обмениваться подобными фразами, но нас спасает необходимость вставить в шоу рекламу, о которой отчаянно сигнализирует одна из помощниц, размахивая щитом «Рекламу пора».
Прямую трансляцию прерывают, и Берронзий подступает ко мне, опаляя пряным ароматом парфюма:
– Ты что о себе возомнила?
Приподнимаю бровь.
– Мы баллы сейчас будем ставить? – бас Баашара останавливает собравшегося ругаться Берронзия. – Потому что если нет, я пойду, дела у меня.
У Берронзия гневно трепещут ноздри, он испепеляюще смотрит на меня, но… выдыхает:
– Ты снимешь платье?
– Нет.
– Ладно. Но ты… – Он судорожно выдыхает и отворачивается. – Так, готовимся к оценке и поздравлению победительниц. Кофе мне! Живо!
Выдохнув, поворачиваюсь к Джель. У неё такой вид, словно она сейчас грохнется в обморок.
– Мы победили, – приободряю её. – Эти баллы ничего не значат, ты останешься на шоу.
Надо только пережить фуршет после выступления так, чтобы не столкнуться нос к носу с Берронзием. Не нравятся мне его взгляды.
***
На столе разложены сладости всех мастей: и пирожные, и конфеты, и сухофрукты с орехами, халва, пахлава, варенья, мармелад. Но эти соблазнительные радости не в силах унять тоску и тревогу собравшихся в гостиной женщин.
Некоторые не могут сдержать слёз.
– Это похоже на поминки… – всхлипывает одна.
– Не надо похоронных настроений, – голос другой бывшей жены отца Шаакарана дрожит.
– Может, вообще обойдёмся без упоминания смертей, похорон, поминок? – предлагает третья. – Кто «за»?
Она поднимает руку, и за ней повторяют почти все, даже те, с кем она в напряжённых отношениях. Шаакаран традиционно объединяет всех.
– Итак, кажется, ситуация вышла из-под контроля.
– Шаакаран не пользовался деньгами, услугами салонов. Нет никаких цифровых следов его присутствия в Нараке.
– Да, камеры тоже нигде его не зафиксировали.
– Выкуп никто не попросил. И сам Шаакаран не явился прогнать занявшего его место самозванца.
– Нет свидетелей, видевших его в других местах. Видели только изображающего его инкуба.
– Кстати, по поводу инкуба: он плохо изображает, даже в соцсетях заметили изменения в поведении. Пока списывают это на влюблённость в какую-нибудь из невест, но, сами понимаете, долго это не продлится.
– Мне кажется, пора заканчивать этот маскарад и объявлять Шаакарана в розыск. И повиниться в использовании инкуба, чтобы полиция могла провести нормальное расследование.
– Но что, если Шаакаран сбежал в другой мир поразвлечься? Его же тогда накажут за нарушение межмировой границы!
– Тогда посидит с комфортом, подумает о своём поведении.
– Но его же могут надолго посадить!
– А вдруг его похитили какие-нибудь нехорошие демоны? Или он попал в другой мир и потерялся? Может, он страдает! Ранен! Умирает! Нуждается в помощи! А мы сидим ждём, когда всё само разрешится.
Это пылкое воззвание заставляет всех задуматься. Представить. Содрогнуться.
И после непродолжительных споров собрание бывших и нынешней жён решает во всём признаться и объявить Шаакарана в розыск. Ведь вдруг он страдает, ранен, умирает и нуждается в срочной помощи!
***
– А-а! – стонет Шаакаран, лежащий под ярким лучом светильника. – Я умираю!
Манакриза, пинцетом выдёргивающая из ран на его лице каменную крошку, закатывает глаза и тяжко вздыхает:
– Не умираешь.
Сквозь узкое окно в её комнату пробиваются отголоски пения. Манакриза сбрасывает кровавый осколочек камня в чашку к другим таким же.
– Моё лицо! – стонет Шаакаран и трясёт прижатыми к груди руками. – Моё прекрасное лицо… я теперь урод, да? Всё плохо? Совсем плохо?
Снова Манакриза вздыхает, прекрасно понимая, почему их лекарь переложил на неё заботу о «страшно раненом».
– У тебя раны заживают очень быстро, – терпеливо поясняет она. – Надо выдернуть кусочки камня прежде, чем всё срастётся, иначе придётся заново вскрывать рану, так что, пожалуйста, не дёргайся и не жалуйся. Представь, что я… делаю тебе эпиляцию. Интимной зоны.
– О-о, – Шаакаран ёрзает на тонком матраце Манакризы. – Да, эпиляцию бы неплохо сделать, а то там немного жарко из-за поросли. Непривычно.
Вновь тяжко вздохнув, Манакриза возвращается к выдёргиванию грязи из ран на его посечённом стрелами и осколками лице. Шаакаран шипит и охает от каждого её движения.
