Сначала ждал, что кто-нибудь поставит сопляка на место и не придётся открывать собственные навыки в управлении магии.
Никто не поставил! Кругом оказались жалкие трусы, побоявшиеся сразиться с ним в боевой ипостаси.
Гатанаса до сих пор передёргивало от кудахтанья архисоветников, которых он пытался подбить на сопротивление:
– Но он же управляет магией.
– Он доспехами нашими управляет.
– Вдруг он нас убьёт.
– И вообще, в конституции написано, что захвативший трон – император Нарака, так-то Леонхашарт по закону действует, и мы по закону должны подчиниться.
Ещё хуже со штурмами: какие-то криволапы и дебилы лезли. Пусть зиккурат Архисовета рассчитан на оборону, но ведь у кого-то чертежи здания должны быть, силы, да хоть бы желание трон захватить!
Не приходило спасение извне.
И Леонхашарт бдительности не ослаблял.
В какой-то момент Гатанасу показалось, что он подловил удобный момент сковать его кристаллом, но Леонхашарт увернулся, и тогда воротник доспеха Гатанаса сжался на шее так сильно, что стало не вдохнуть, а Леонхашарт посмотрел на него сияющими лиловыми глазами. Ничего не сказал, даже злым не выглядел, но Гатанас понял: ещё одну попытку ему не простят, а ведь он должен выжить, чтобы завершить дело предков!
Надежда на спасение постепенно сменялась гневом. На себя за то, что допустил такое, на Леонхашарта за то, что не понимал очевидного: его жизнь нужна родине, только его жертва спасёт Нарак от уничтожения.
Гатанас ведь понимает, как никто понимает страх смерти: сам недавно хлебнул его, до сих пор нет-нет да и пробегает холодок по спине и внутри всё сжимается от этого воспоминания. Но бывают ситуации, когда иного выхода нет.
– Ты что, надеешься выжить в этой войне? – прямо спрашивал Гатанас.
– Да, – отвечал этот самонадеянный глупец. – И думаю, что мир с Эёраном необходим для выживания демонов не меньше, чем уничтожение Безымянного ужаса.
– Ты просто трус!
– Я не побоялся выйти против всех вас. Не побоялся показать свои способности, – это был явный укол в сторону скрывавшего их всю жизнь Гатанаса. – Не боюсь выступить против Безымянного ужаса, не боюсь сражаться за Нарак. И кто из нас трус?
– Ты просто безумец, – Гатанас злился и на то, что публичное, на камеры, обвинение в трусости ничуть не смутило Леонхашарта, никак не потревожило.
Гатанасу было бы легче, если бы Леонхашарт вспылил, показал себя мальчишкой, каковым и является, а не таким… таким… непоколебимым и величественным.
Все эти моменты – невозможность уйти, блокировка сообщений с приказами против Леонхашарта, само поведение Леонхашарта, трусость и глупость всех вокруг – постепенно подтачивают уверенность Гатанаса в том, что скоро Леонхашарта стащат с трона и заставят исполнить своё предназначение. Неуверенность в успехе превращается в страх. Страх превращается в ненависть.
Ненависть ослепляет.
Гатанас не желает рассказывать о родовых артефактах раньше времени, не хочет даже намекать на существование чего-то подобного (в конце концов, информация из Эёрана есть не только у Возмездия, другие об усилении драконов через родовые артефакты могут знать и провести параллели), но…
Ненависть правда ослепляет, подталкивает к опрометчивым поступкам.
– Ты никогда не добьёшься своего! – выкрикивает Гатанас и поднимается со своего места.
– И что заставляет тебя так думать? – подпирающий щёку кулаком Леонхашарт спокоен, но Гатанас уже догадывается, что причиной такого спокойствия может быть концентрация на управлении магией, а через неё – и доспехами остальных.
Банальная усталость, не позволяющая Леонхашарту активно реагировать на окружающее – вот в чём может быть причина величественной неспешности. Ведь магия в Нараке восстанавливается медленно.
Операторы (а они дежурят тут постоянно на случай интересных перепалок и откровений и в целом для того, чтобы наракцы знали, что делает их законный император) сразу ловят Гатанаса в прицел камер.
Вскинув белорогую голову, Гатанас минует заинтересованных соседей-архисоветников, спускается по проходу и встаёт перед лестницей к трону.
От злости у Гатанаса сводит скулы, красные пятна выступают на щеках, но говорит он с наслаждением, изливает свою ядовитую злость в каждом слове:
– Ты никогда не удержишь власть, не удержишь нас, потому что твоя магия скоро исчерпается! Ты расходуешь её очень много на удержание нас под контролем, и сейчас ты истощён.
– Истинные пары сильнее обычных, – глаза Леонхашарта темнеют лишь чуть, но по этому маленькому признаку Гатанас понимает, что попал в точку, и расплывается в хищной улыбке, а ненависть гонит его, гонит, тянет за язык.
– Вы двое лишь предрасположены стать истинной парой, для этого нужно воздействие родового артефакта, без него вы не получите сверхсил. Ты обычный архидемон, скоро твои силы иссякнут, и мы тебя сожрём!
– Подавитесь, – ровно отвечает Леонхашарт.
Но Гатанас продолжает улыбаться, потому что знает: он прав, а его слова, если их успели транслировать, помогут тем, кто снаружи, решиться на массированный штурм.
Глава 70
Терпение – это одно из важнейших для любого исследователя черт, и Мад им обладает. Но даже закалённый продолжительными не всегда успешными изысканиями, он изнывает от нетерпения в ожидании ответа Лиссы.
Ответ Лиссы тревожит его даже больше непрекращающегося землетрясения.
А она молчит.
То есть не молчит: они обсуждают дорогу, бытовые вопросы, организацию стоянок, рыболовство, собственную безопасность, даже поиск других демонов, ведь очевидно, что Маду с его рогами надо скорее убираться из Эёрана, а без умеющих телепортироваться магов сделать этого он не может.
Только о самом главном Лисса не говорит. То и дело Мад ловит на себе её задумчивые взгляды, и сердце его начинает стучать быстрей, а кровь… Ему кажется, что кровь у него закипает, хотя он понимает – это книжное выражение, не имеющее ничего общего с реальным доведением крови до кипения непосредственно в теле, и в другом случае такое сравнение нашёл бы идиотским, а при возможности высмеял. Теперь же…
Остаётся только вздыхать.
И ещё Мад мысленно начинает вести дневник исследования своего состояния – так, для отвлечения от тревожных или слишком восторженно-приятных размышлений (беспокойство беспокойством, но порой он предвкушает, что их ждёт, если Лисса его примет).
Лисса молчит.
Мад боится спрашивать – вдруг рассердит её, и она ответит сгоряча, ответит отказом.
