Страхи накатывают, душат чередой бесконечных острых воспоминаний: я делаю уроки в подъезде, чтобы не мешать маме. Забытые дни рождения. Не оценённые достижения. Походы на кружки по темноте в дождь и снег, чтобы не мешать ей дома. Несколько девчонок в классе объявляют бойкот «дочке шалавы», потому что мама замутила с отцом одной из них, и пусть я быстро с этим разобралась, но, но... Череда «пап» из которых надо тянуть деньги. Бесчисленные праздники и мои выступления, на которые никто не приходил. Попытки залезть мне под юбку, заканчивающиеся оскорблениями после отказов. И внезапная тяжесть серебряного помолвочного кольца в тот момент, когда я выслушивала, что маме невозможно отказать и один раз не считается, и… Воспоминания сыплются, как из рога изобилия, их слишком-слишком много. Хочется бежать. Это желание сводит с ума, я просто не могу дышать.
Бесшумно закрываю за собой дверь спальни. Огромная слишком роскошная для меня квартира подсвечена светодиодами. Куда бежать? Можно ли убежать от себя?
Комнат так много, но я не нахожу в них места для себя. Все эти диваны, столики, кабинеты, спальни – вроде полно места, а нигде не спрячешься, не запрёшься. И входная дверь тоже заперта. Да и куда идти, если меня считают беглой?
В ванной, в ванной можно запереться!
Ворвавшись туда, включив свет, запираю дверь и прижимаюсь к ней. Сердце готово выскочить из груди. Отступаю от двери. Слёзы текут. Ничего не могу с собой поделать. Тут валяется броня Лео, мои сапоги, платье, бельё… Бросившись к одежде, начинаю судорожно её напяливать. Зеркало безжалостно показывает, как неловко я двигаюсь из-за всех этих нервов, ещё и ссадина на щеке, и слёзы. Но я так боюсь, что меня выгонят, особенно теперь. После того как я ненадолго доверилась, это намного больнее. И даже если Лео достаточно благороден, чтобы меня не бросать, охлаждение чувств я увижу, и осознание этого будет ранить постоянно.
Даже когда мои собственные угаснут, это продолжит мучить, напоминать, что я недостаточно хороша для любви.
Как же бесит эта слабость! Зависимость от чужих чувств!
В ярости отхожу от зеркала и ударяю стену основаниями кулаков. Физическая боль обжигает слегка. Ударяю ещё раз.
Дёргается ручка двери.
– Настя?! – кажется, Лео встревожен. – Ты в порядке?
Ноющие руки прижаты к холодной стене, я утыкаюсь в неё лбом:
– Да. Лео, приготовь, пожалуйста, завтрак.
Он молчит. Собирается послать?
– Что ты хочешь? – интонации странные.
Так кажется из-за того, что нас разделяет дверь?
Или его отношение изменилось в худшую сторону?
Или я просто накручиваю себя?
– Блинчики с мясом и сметаной! – кричу в ответ.
Пусть занимается. Ну, или шлёт меня сразу с такими запросами, зато честно и понятно, и не придётся ждать расставания, и не привыкну к нему сильнее за время вместе.
– Хорошо, попробую организовать… ты… в порядке?
– Да, в полном, люблю утром одна мыться. Иди.
Молчание.
Молчание.
Молчание…
– Хорошо, Настя. Но если понадоблюсь – зови.
Выдыхаю: кажется, прямо сейчас выставлять меня из своей жизни Лео не собирается.
Развернувшись, сползаю по холодной стене. Закрываю лицо руками.
Ну зачем я это всё начала? Зачем привязываюсь? Зачем позволяю себе к нему привыкать? Ведь от этого только хуже! Один перевод наших отношений в совместные меняет всё!
***
Леонхашарту тревожно. И дело не только в том, что в Нараке творится непонятно что, он опять едва не устроил мировую катастрофу и не понимает, что с его магией, почему всё ощущается как-то иначе.
Больше всего Лео беспокоит Настя.
Всё ли ей понравилось? Как себя чувствует? Приняла, наконец, его ухаживания, и можно уже выдохнуть, или совместная ночь лишь порыв благодарности?
– Это безумие, полное безумие, – шепчет Лео, закручивая золотистый рассыпчатый фарш в тонкий блин.
По кухне он носится в трусах и фартуке, пару раз брызнул раскалённым маслом на кожу, но не останавливается – некогда останавливаться! Ещё и сметаны нет, а заказать никак: стоит снять усиленную защиту – и на них обрушатся все проблемы мира. Посыплются звонки, срочные сообщения. Может, внизу армия собралась и готова взять дом штурмом. Откроешь дверь – придётся со всем этим разбираться.
Глупо оттягивать неизбежную встречу с проблемами. А Лео оттягивает, чтобы у него с Настей было это утро вместе, возможность поговорить спокойно и откровенно.
Он принимается за следующий блин, а сковородка шкварчит, ожидая уже начинённые для финальной обжарки.
Появление Насти Лео ощущает всем своим почти обнажённым телом, и от прокатившегося по телу жара волоски становятся дыбом. Кстати фартук надет, весьма кстати. Лео разворачивается:
– Доброе утро.
Сердце у него стучит где-то не на месте и слишком часто. Он оглядывает кутающуюся в его махровый халат Настю. Она хороша, несмотря на ссадину, и… холодна.
– Доброе. – Настя подтягивает слишком длинные полы и садится за стол. – У тебя масло не перегреется?
Спохватившись, Лео выкладывает начинённые блины на сковороду. Это помогает ему немного успокоиться и собраться с мыслями.
Ему бы очень пригодился совет мамы или отца о девушках, но родителей нет, и сейчас их отсутствие, невозможность поговорить о таком важном и личном ощущается острее.
Со сковороды Лео выкладывает блины на плоскую стеклянную тарелку и вынимает из микроволновки плошку с розовым соусом. Тот как раз достаточно постоял после разморозки. Не сметана, но нечто похожее, чуть пряное. Из тонкой полоски блина Лео формирует сердечко и заполняет его соусом.
Отставив плошку, оглядывает своё творение, тихо вздыхает и вместе с тарелкой разворачивается к Насте. Ставит завтрак перед ней:
– Ты выйдешь за меня замуж?
Глядя на соусное сердечко, Настя сцепляет пальцы:
– Не… не знаю.
Сердце Лео застывает. «Хотя бы не нет», – утешает он себя, но это как-то не очень помогает. Вопрос срывается прежде, чем Лео это осознаёт:
– Тебе не понравилось?
– О, нет. – Настя неловко взмахивает руками. – В смысле понравилось, но нет, дело не в этом. Просто… э… всё слишком внезапно. Э… я не хочу торопиться. Это… Хм… Спасибо, выглядит очень аппетитно. А вилку можно?
Вздохнув, Лео достаёт нож и вилку, кладёт рядом с тарелкой.
Ему совсем не нравится, задевает, что Настя выглядит такой… отстранённой и явно сожалеющей о случившемся.
«Рано я обрадовался», – он разворачивается и без изысков накладывает себе блины и фарш. Поводит занывшим от неудачного движения плечом, на которое вчера грохнулась стальная балка и каким-то чудом не переломала всё.
