Упорно.
Даже когда он в очередной раз напоминает себе, что выглядит как полный идиот.
У Шаакарана не получается думать, когда Манакриза на него смотрит.
Впрочем, и когда не смотрит, тоже что-то не получается.
Берронзий за кадром уже убивается фейспалмом. Съёмочная группа недоумевает.
На мониторах печатают подсказки по поведению и даже шутки.
Бывшие жёны отца Шаакарана прыгают с плакатами: «Сделай ей комплимент!», «Улыбнись», «Расскажи о себе».
Но язык Шаакарана словно к нёбу приколочен и губы будто сведены.
А когда в руках оказывается салатница, он рефлекторно её обнимает, чтобы хоть как-то успокоиться.
Но не получается.
Накрытый белой скатертью стол с угощениями из лучшего ресторана Нарака, логотип которого мерцает на каждой посудине, свечи, аппетитные ароматы, съёмочная группа, закатывающий глаза Берронзий, бывшие жёны отца, камеры кругом, прямой эфир… всё это блекнет, отступает, потому что Манакриза смотрит на Шаакарана.
В её тёмных глазах мерцают отблески свечей, тёплый свет очерчивает её лицо, высоко поднятую грудь, плечи. Стразы в короне причёски словно огненные всполохи. И от всего это вместе… у Шаакарана захватывает дух.
А тишина разливается по студии, и огоньки камер, свет экранов создают особую, непередаваемую атмосферу.
– Ты сам салатик поешь, – Манакриза накалывает на вилку тонкий пласт мяса. – Жевание от нервов очень помогает.
У Шаакарана возникает резкая и странная потребность спрятать лицо от позора хоть в тот самый салатник, что у него в руках, лишь бы это всё прекратилось.
Резко и протяжно взвывают сирены. Огоньки камер судорожно мигают, мерцают экраны с субтитрами.
– Ну хоть что-то остановило этот кошмар! – восклицает Берронзий. – Это просто катастрофа.
Шаакаран с ним абсолютно согласен! Он подхватывает из миски листик салата и засовывает в рот. Жуёт. Но это не успокаивает.
Манакриза тоже ест – быстро, чёткими движениями, при этом ещё и прожёвывая хорошо. И хищно посматривает по сторонам.
Сирена переходит на надрывный хрип и резко выключается, как и всё остальное оборудование. Только свечи на столе ярко горят, и их отражения мерцают в бездонных глазах Манакризы.
– Что там такое случилось? – ворчит Берронзий.
– Непонятно, какая-то тревога, и, похоже, авария на подстанции.
Бывшие жёны отца, оставаясь за пределами съёмочной площадки, проверяют сообщения на смартфонах и присматривают за своим подопечным.
Шаакаран закидывает в рот ещё пару листьев салата, но жевание опять как-то не очень помогает, потому что Манакриза ест, но при этом смотрит на него очень внимательно.
Будто для чего-то примеряется.
И у Шаакарана от этого взгляда всё встаёт дыбом.
Совсем всё.
– Что ты такой растерянный? – интересуется Манакриза, расстилая на столе салфетку и складывая в неё хлеб и тонкие ломти мяса.
– Ни-че-го, – ошарашенно выдавливает Шаакаран.
Завязав уголки салфетки, Манакриза поднимается из-за стола и прихватывает собранную еду:
– Ну что, поехали.
– Как поехали? Куда?
– На тебе, в пути всё объясню.
– Почему на мне? – подскочивший Шаакаран крепче прижимает к груди салатницу.
– А на ком ещё? – удивлённо интересуется Манакриза. – Кто из нас двоих вездеходный, быстрый крылатый демонокот, ты или я?
– Технически я демонокот только наполовину…
– Ничего, у тебя отлично получается, прямо на целого демонокота похоже, – Манакриза подхватывает его под локоть и тянет прочь от сопровождающих его женщин. – Идём-идём, мы торопимся…
И Шаакаран, мечтавший поскорее сбежать с этого свидания, неожиданно для себя действительно отправляется с Манакризой.
***
Сохранять спокойствие… разойтись по комнатам и быть готовым к эвакуации…
Инструкции местных кураторов понятны, но не успокаивают. Нервирующе мигают при сбоях электричества светильники, сирены то и дело включаются и норовят перейти на непрерывный вой.
Студенты разбегаются по домам к семьям.
Да и преподаватели тоже.
И лишь мы, иномирянки, да Мад остаёмся в комнатах, потому что бежать некуда, телевизор не работает, а при попытках войти в сеть всплывают окошки сообщений о том, что надо сохранять спокойствие и сидеть на попе ровно – в смысле дома и не дёргаться.
Не дёргаться не получается. Я пытаюсь сидеть на кровати, но не выдерживаю и минуты: тревога, тоска, какое-то нестерпимое желание бежать-бежать-бежать охватывают меня, тянут прочь, действовать, бежать.
И всё раздражает: лепнина в комнате, сама просторная комната, кровати наши с резными ножками, подвывание сирен, то, что мы остались одни, слишком яркий свет ламп, их нервное мерцание, тяжёлые дорогие портьеры. Ковёр, о край которого я спотыкаюсь.
То, что Лео сейчас где-то далеко и от него нет известий.
И за Саламандру тоже тревожно: где она? Не из-за неё ли поднялась тревога? Вряд ли она могла так переполошить весь кольцевой город, но мало ли…
– Интересно, как там Манакриза? – Лисса задумчиво следит за тем, как я мечусь по комнате. Сидящий рядом с ней Мад наблюдает за мной с точно таким же выражением лица.
– Думаю, она в порядке, – Катари даже в такой ситуации не теряет время даром и изучает стенограммы собраний партии «Равные возможности». – Лорд Шаакаран сильный демон, с ним она не пропадёт.
Пожалуй и так, но…
Окно с грохотом распахивается. Несколько красноглазых тараканов влетают в комнату и шмякаются на ковёр.
– Юмаат! – взвизгивает Мад.
Белые когтистые лапы, до запястий закованные в чёрную броню со стразами, вонзаются в стену под подоконником, вспарывая обои. Следом за лапами внутрь просовывается рогатая кошачья морда с выпученными голубыми глазами.
Мад вскакивает на кровать, а механические тараканы его шефа судорожно разбегаются под кровати.
– Это Юмаат! – схватившись за волосы, голосит Мад. – Она знает, что я здесь! Спасите!
У рогатого кота глаза выпучиваются сильнее, он сопит, топорща усы, а между его рогов показывается Манакриза в короне из заплетённых волос и сверкающих страз. Раскрасневшаяся, дерзкая и задорная:
– Ну что, девчонки, пора бежать из Нарака!
Глава 35
Бежать из Нарака? Прямо сейчас?
Я растерянно смотрю на вцепившегося в подоконник осёдланного Шаакарана и… да у меня дела в Нараке, Лео…
