– Не закрывайся, – шепчет Лео, продолжая целовать мои пальцы. – В этом нет никакой необходимости.
А как же сохранность собственного сердца? Это что, не необходимость?
Плотно стискиваю губы, чтобы не сказать этого вслух.
– Саламандра связана с тобой крепкими узами, она не сбежит. И я никуда не уйду: ни в этом мире, ни в каком другом нет у меня никого и ничего более ценного и любимого, чем ты. Я люблю тебя и не представляю жизни без тебя…
Наверное, что-то подобное может сказать любой мужчина (собственно, я уже получала заверения в вечной любви), и Лео может искренне верить, что его чувства вечны, но… сколько надежд разбивается о чудовищную реальность – словами не перечесть.
А тёплое дыхание всё касается моих пальцев, горячие губы покрывают их трепетными поцелуями, и мне вопреки здравому смыслу хочется верить. Верить, что это навсегда, что не будет потом охлаждения, других женщин. Я зажмуриваюсь. Чашка с кофе накреняется, и, ощутив это, я судорожно сжимаю пальцы. Тонкий фарфор с хрустом разлетается, осколки с кофе волной изливаются на светлый ковёр.
– Извини, – шепчу я, а Лео перехватывает мою освободившуюся руку и целует пальцы, тыльную сторону ладони, нежную кожу на запястье.
Прижимается губами, и я понимаю – он слушает мой судорожный пульс.
– Не бойся, Настя, не бойся, просто поверь мне.
Хоть бы Саламандра вмешалась, но, нет, она предательски затихает, а Лео всё целует мои руки и просит не бояться.
И этот его лихорадочный шёпот, острота его понимания и мои чувства, их сила, их ужасающая, испепеляющая мощь – это действительно пугает.
– Да с чего ты взял, что я боюсь?! – вскрикиваю я и дёргаю руки, а Лео вдруг уступает, хотя по лицу вижу: он бы и дальше с радостью целовал мои пальцы.
Мотнув головой, поднимаюсь с кресла и мимо сломанного дивана отхожу к закрытому жалюзи окну. От спрятавшейся Саламандры в комнате только едва уловимый силуэт.
Она не собирается вмешиваться.
Молчание тяжёлое. Вязкое.
– С чего ты взял, что я боюсь? Это неправда.
Лео подходит бесшумно, я вдруг ощущаю жар его рук на своих плечах. Меня так лихорадит от всего этого, что не ощущаю опостылевшего зуда во лбу.
– Я уже сталкивался с подобным, – шепчет Лео мне в затылок, целует мои волосы. – Вы с Шаакараном похожи…
– Я похожа на котика?! – фыркаю и разворачиваюсь, прижимаюсь спиной к хрустящим жалюзи, чтобы увеличить дистанцию. – Не говори ерунды, мы с ним разные. Совсем! Он… он невыносимый позёр!
А Лео смотрит так пристально. Он слишком близко – от него не уйти, не сбежать. Он так близко, что мы будто сплавляемся, и это ощущение пугает до дрожи.
– У его отца много жён, он тоже ничто не считает постоянным, только он пытается попробовать всё, бросив раньше, чем бросят его, и стать звездой для всех, а ты, наоборот, не хочешь даже пробовать и с радостью прячешься в тени, едва подворачивается такая возможность.
Я моргаю раз, другой. Наверное, у меня очень глупый вид, потому что уголок губ Лео приподнимается.
Обхватив себя руками, снова отворачиваюсь к окну, пытаюсь рассмотреть город в щель между жалюзи, но не могу – всё расплывается от слёз.
Лео обнимает меня со спины, его горячие ладони перекрещиваются на моей груди. Он так нежен, так хорош, что трудно представить, как можно жить потом без него и быть счастливой.
– Настя, пока дышу, я буду с тобой и верен тебе.
Зажмурившись, нервно смеюсь:
– Не говори ерунду: верности не существует.
– Мои родители прожили вместе сорок шесть лет в любви, согласии и верности друг другу. Когда мама умерла, отец даже не искал другую, и я не вижу причин, почему не смогу сохранять верность.
Я закусила губу, чтобы не ответить резкостью, не нарушить светлую память его родителей: если он не знает об изменах, это не значит, что их не было.
Но мне не хочется ни разрушать мечты, ни спорить, ни покидать нежные объятия, и я просто подставляю шею, подталкиваю горячие ладони, чтобы заняли более провокационные места. Лео сразу улавливает мой посыл, и губы касаются покрывшейся мурашками кожи.
Сладкое завершение спора о верности и неверности, в котором я совсем не хочу побеждать. В этот момент мне очень хочется верить, что Лео прав.
Глава 37
Невиданное дело: главу сектора Возмездие в Архисовете отчитывают, как мальчишку.
Гатанас Аведдин стоит на круглой площадке на дне амфитеатра для заседаний, весь озарённый светом. Его лицо так же бело, как накидка и рога.
Он стоит, гордо вскинув голову, отвечает на сыплющиеся на него упрёки и вопросы.
– Непредвиденная магическая реакция. Прежде мы не работали с таким объёмом магии, работа телепортов была нарушена, прорывы пространства закрепились, началось спонтанное открытие и переброс живых накопителей, ничего не получалось сделать…
Этот ответ повторяется много раз в разных вариациях.
Леонхашарт с каменной скамьи своего ряда наблюдает свержение великого архидемона, а сам… вспоминает пальцы Насти в своих ладонях, её локоны в его руках, поцелуи и нежности, и эту ночь вместе, и почти ссору утром, когда Настя потребовала вернуть её обратно из, как она сказала, солидарности с подругами. Но он уверен – в её желании уйти виноват страх. И даже то, что Настя попросила его позаботиться о её Саламандре нельзя, назвать добрым знаком.
Небывалое дело – Гатанас Аведдин отбивается от ополчившихся против него архисоветников, а Леонхашарт почти всё это пропускает мимо сознания, потому что мысли заняты Настей и тем, как он возвращал её на факультет, незаметно помогая себе магией: отворачивая и ломая объективы камер.
Упражнения давали результат. И пусть сейчас, пока магический фон пляшет, легче маскировать выбросы магии, есть надежда, что эта сила поможет незаметно встречаться с Настей. Леонхашарт и прежде этого хотел, а теперь… Держа любимую в объятиях, он не так остро ощущал тоску сердца мира, но сейчас это тревожное ощущение снова надвигается, маячит на периферии восприятия, пока ещё задавленное тёплыми воспоминаниями, и Леонхашарту всё острее не хватает Насти.
А Гатанаса гоняют и гоняют вопросами, что же происходит, почему магический фон не стабилен, насколько высока вероятность, что Безымянный ужас, непривычно активно ползающий по загону, пойдёт на город.
– Не знаю! – резкий возглас Гатанаса отвлекает Леонхашарта от мыслей о нежности Настиной кожи под его пальцами, и он фокусирует зрение на ещё сильнее побледневшем Гатанасе. Тот окидывает ряды переполошённых архисоветников диким взглядом. – Я не знаю! Мы никогда не сталкивались ни с чем подобным! Я не знаю, я не понимаю, почему магия ведёт себя так!
На него смотрят… с ужасом, недоумением, злобой. Но прежде, чем шквал новых обвинений в некомпетентности и требований всё вернуть в исходное состояние успевает посыпаться на белорогую голову, Леонхашарт спокойно произносит:
