– Ур-р-р! Ур-р-ра! А-а-а!
И звук, интонации мне подозрительно знакомы.
– Саламандра?!
– Ур! – звук прямо излучает радость.
Так… Чуть сдвигаю диван, чтобы можно было приоткрыть люк, но не распахнуть сразу полностью из-за веса дивана. Сбегав к кухонному гарнитуру за ножом, медленно отодвигаю задвижку на люке.
– Можешь залезать, – разрешаю тихо.
Люк, несмотря на вес дивана, приоткрывается довольно широко под давлением чешуйчатой морды.
– Ур-р! – выдыхает Саламандра и выстреливает языком, обхватывает меня за талию.
– Эй, хватит, эй! – шлёпаю её по горячему носу. – Убери язык. Убери!
Со смачным «чавк!» она втягивает язык и изображает на морде улыбку.
А я смотрю на неё и понимаю страшное.
– Застряла?
Саламандра кивает, насколько позволяет пространство. Вздохнув, поднимаюсь с колен. Ладно, спасение застрявшей Саламандры – хоть какое-то развлечение, а то я скоро на стену полезу от беспокойства.
Глава 42
– Ы-ыфы-ы, – стонет Саламандра.
А я пыхчу от напряжения, пытаясь её втянуть:
– Понимаю, никому не понравится, когда его за язык тянут, но тебя же никто не заставлял разжираться, ты же даже уменьшилась в тот раз. Повтори!
– Ы–ы-ыфы-ы-ы, – ещё жалобнее стонет Саламандра.
И вроде бы применить магию, но как-то тревожно, вдруг опять сдаваться полиции побегу. Поэтому крепче перехватываю язык Саламандры, опутывающий мою талию, и тащу.
Хотя зачем, собственно, тащу её к себе? Чтобы она как слон в посудной лавке ходила и Лео рога облизывала?
Но понимаю, моё ворчание – это не столько раздражение на толстенькую застрявшую морду, сколько переживания за Лео. Он и так в опасности из-за выплесков магии, а я его ещё на преступление подбиваю…
Точнее, подбила. И сейчас успокоиться не могу. Вдобавок лезут мысли крамольные: зачем нам здесь Катари? Она будет лишней. И мне совсем не нравится ход этих мыслей, поэтому я ещё крепче перехватываю язык Саламандры и тяну.
Она вдруг взвизгивает и как-то бешено извивается в тисках узкого лестничного пролёта. Глаза у неё огромные, просто лезут из орбит, словно… словно её кто-то там за зад укусил. Саламандра дёргает головой, дёргает меня языком, я упираюсь, пытаясь сохранить равновесие, она визжит и пищит, я стараюсь вырваться из петли языка, у Саламандры только глаза сильнее выпучиваются, она повизгивает.
И вдруг железная рама вокруг люка будто расширяется, проминается в плоскость пола.
Взвизгнув, Саламандра выскакивает и буквально сносит меня к стене, обнимает лапищами, прижимается, хвостик поджимает и прямо рыдает:
– Ыа-а, ыа-а, – и всё это – не снимая с меня языка.
– Хватит, – пытаюсь освободиться от «пояса», а сама через её плечо наблюдаю за дырой: металлическая рамка по контуру люка опять выравнивается.
Накопители магии под потолком отзываются на это действо нервным миганием. А я жду… Жду, когда появятся в люке такие родные уже тёмные большие рога с лиловым отливом.
Всё равно они выныривают как-то внезапно, в первый миг меня переполняет радость, в следующий – леденящий страх.
Лео мертвенно бледен, и его глаза – в них что-то такое ужасное, холодное и колючее. На скуле – тёмные брызги. Лео находит меня взглядом, и выражение его лица смягчается. Он поднимается по лестнице, разворачивается к люку и закрывает его, задвигает задвижку.
Прежде, чем успеваю спросить, где Катари, замечаю тёмные пятна на его пальцах. Как-то сразу понимаю – кровь.
Всё внутри обрывается:
– Что случилось?
Лео приподнимает палец, призывая к молчанию, отвечает глухо:
– Мне нужно помыться. Выпить чая. Я всё расскажу.
И я чувствую – да, это ему действительно нужно, но…
– Катари жива? – не спросить это я просто не могу.
– Да, она в порядке.
Невыносимо хочется узнать, чья же это кровь, но я просто высвобождаюсь из объятий Саламандры и её обвисшего языка, беру Лео за неожиданно холодную руку и тяну за собой в ванную комнату.
Включаю свет в этом царстве чёрного матового кафеля. Белая ванна и раковина на фоне этой бархатной черноты просто ослепляют. Лео покорно разрешает подвести его к большой белоснежной полости, забирается в неё.
Следы крови у него и на запястьях, и на груди, просто на чёрной броне бурые пятна не так заметны.
Сняв с крепления лейку, включаю горячую воду. Сначала брызгает холодная, мелкие капли осыпают меня и стены вокруг, блестят. Настраиваю температуру. Лео внимательно наблюдает сверху за тем, как я направляю струи на пятна на его броне. Они смываются, окрашивая бодрые потоки воды в буровато-красный.
Получается неожиданно интимно. Общее таинство.
– Чувствую себя женой древнего воина, вернувшегося с поля боя, – нервно усмехаюсь, растирая пальцы Лео, помогая крови вымыться из-под ногтей, со сгибов. – Хорошо, что ты вернулся.
– Да, это похоже на бой… – произносит Лео чуть отстранённо, но в его глазах всё больше тепла, и лицу возвращается нормальный цвет.
Забираюсь в ванну. Ноги мгновенно намокают, и джинсы, блуза, но мне нравится ощущать на себе мокрую одежду. Нравится отмывать щёку Лео от пятнышек крови. Нравится, закрепив лейку на держателе, снимать с него броню, пока нас тропическим ливнем заливает вода.
Не помню, в какой момент пришло понимание, что разговор Лео нарушит и без того шаткое равновесие моего положения, но оно пришло, и я не тороплюсь расспрашивать и узнавать правду. Знаю же, что Катари в порядке, остальное – подождёт.
Мы неторопливо вытираемся полотенцами, так же неторопливо закручиваемся в другие полотенца и выходим к кухонному уголку.
Диван безжалостно раздавлен Саламандрой, но она смотрит на нас с невинностью младенца и помахивает переливающимся хвостом. Сломанный диван – это такие мелочи на фоне всего остального, что я даже внимания на эту шкодницу не обращаю. Лео тоже равнодушен к мебельным потерям, он доливает в чайник воду и включает его, достаёт с полки две чашки и блюдца, запас чая.
– Посиди, – предлагаю я и сама вытаскиваю заварочный чайник, ополаскиваю его кипятком, засыпаю чай.
Лео усаживается за барную стойку и наблюдает за мной.
И только когда я ставлю чашки с горячим напитком на столешницу, а сама устраиваюсь на соседний высокий стул, он вздыхает и признаётся:
– Тебя пытались убить в камере.
У меня лишь чуть вздрагивает рука, но чашка ударяется о блюдце, и тихое «звяк!» повисает между мной и Лео. Меня пробирает холодом:
– Кровь принадлежала суккубу.
