3) в случае войны помогать врагам СССР расстройством тыла, прекращая добычу или разрушая или затопляя рудники Донбасса;
4) пропаганда против Советской власти».
Еще более конкретен инженер А. И. Казаринов: «В задачи организации входило, как основная цель ее, — возвращение каменноугольных рудников и горных предприятий прежним их владельцам на тех или иных основаниях, будь то концессия или другое… В осуществление этой задачи прилагались усилия к тому, чтобы на рудниках накапливалось большое количество механического оборудования, но так, чтобы оно до определенного момента не могло использоваться; в первую очередь восстанавливались и переоборудовались такие шахты, восстановление которых стоило дорого, вместо того, чтобы на новом месте проходить более дешевые шахты; в то же время разработка новых выгодных участков тормозилась искусственно путем задержки разведок и закладки новых шахт на малоценных участках. В результате всех этих мероприятий должны были выявиться невыгодность и нерентабельность эксплуатации для “Дон-угля” и, как естественный выход отсюда, денационализация и сдача шахт в аренду, в концессию».
По данным следствия, организацию финансировали Объединение бывших углепромышленников Юга России, французское объединение бывших владельцев предприятий в России, аналогичное польское объединение и ряд германских фирм (АЕГ, Эйкгоф, Кестер, Сименс-Шуккерт и др.), а также иностранные разведки. Тесное взаимодействие иностранных фирм с разведками своих государств в то время было обыкновенным делом. Некоторые крупные германские концерны даже создавали у себя так называемые «русские отделы», которые, помимо промышленной, вовсю занимались и разведывательной деятельностью. В частности, например, «русский отдел» был у фирмы АЕГ (Всеобщая компания электричества). Представители этих организаций нередко были не только инженерами, не только организаторами промышленного шпионажа, но и связными между иностранными разведками и их русскими агентами. Камня в них за это не бросим — люди выполняли свой патриотический долг. В отличие от их русских контрагентов…
Во втором блоке обвинений, в частности, говорится, что в 1926 году «шахтинцы» создали группу в Москве. В нее вошли председатель научно-технического совета каменноугольной промышленности (бывший акционер и директор Ирининского каменноугольного общества) Л. Г. Рабинович и другие работники наркомата, плановых органов и т. д. Это уже был выход на всесоюзный масштаб.
…К тому времени положение в стране изменилось. Расчеты на денационализацию, концессии, аренду проваливались. Оставался один шанс — государственный переворот и, может быть, военная интервенция. Тем более что положение СССР на международной арене резко ухудшилось. Одновременно начались и трудности с хлебом. Как бы повели себя вы на месте «торгпромовцев» — когда вот-вот начнется интервенция против ненавистного режима? А деньги у них были, и очень большие…
Согласно материалам дела, в 1926–1927 годах группа перешла к подрывной деятельности. Участились случаи взрывов и затоплений шахт, порчи дорогостоящего оборудования или закупки негодных машин, занижения зарплаты рабочим, нарушений КЗОТа и правил техники безопасности и пр. — чтобы подорвать каменноугольную промышленность и вызвать недовольство советской властью. При том, что наверняка, воспользовавшись случаем, с больной совнаркомовской головы на кстати подвернувшихся козлов отпущения перевалили как можно больше последствий экономических трудностей, разгильдяйства, бесхозяйственности, сами обвинения ни в коей мере не кажутся невозможными. Равно как и «всесоюзный масштаб». Все зависит от того, как «Торгпром» оценивал ситуацию и сколько денег ему было не жаль потратить на борьбу за возвращение утраченной собственности.
Дело это слишком большое и конкретное, чтобы быть «липовым». По нему проходят 53 обвиняемых и огромное количество свидетелей. Только по Шахтинскому рудоуправлению было проведено около 1000 очных ставок и допросов — можно ли полностью сфальсифицировать такой огромный труд?
В 1928 году состоялся судебный процесс. Из 53 подсудимых 20 полностью признали себя виновными, 10 — частично, 23 человека виновными себя не признали. Четверо были оправданы, одиннадцать человек приговорены к расстрелу (шестерым из них Президиум ЦИК СССР заменил расстрел десятью годами лишения свободы), остальные получили различные сроки наказания. 9 июля 1928 г. инженеры Н. Н. Горлецкий, Н. К. Кржижановский, А. Я. Юсевич, Н. А. Бояринов и служащий С. 3. Будный были расстреляны.
Кстати, штрих к портрету Н. И. Бухарина, кумира современных «реабилитаторов». Спустя несколько месяцев после дела Бухарин, рассказывая Каменеву о разногласиях «тройки» со Сталиным, утверждал, что в некоторых вопросах Сталин «ведет правую политику». Оказывается, генсек предложил не расстреливать подсудимых по «шахтинскому делу», и тогда «мы голоснули против этого предложения» и добились расстрела. А глаза добрые-добрые…
…С 25 ноября по 7 декабря 1930 года Верховный суд СССР рассматривал процесс так называемого Инженерного центра, или «Промпартии». На скамье подсудимых — 8 человек. Профессор МВТУ, директор Теплотехнического института Л. К. Рамзин, заместитель председателя сектора Госплана, профессор И. А. Иконников, заместитель председателя производственного сектора Госплана В. А. Ларичев, председатель Научно-технического совета ВСНХ профессор Н. Ф. Чарновский и еще четверо специалистов достаточно высокого уровня. Подсудимые по делу «Промпартии» обвинялись в том, что создали разветвленную сеть ячеек в наркоматах и местных органах многих городов, установили связь с правительствами империалистических стран и военными и финансовыми центрами белой эмиграции, вели советскую экономику к развалу, готовили с помощью интервенции свержение советской власти и реставрацию капитализма.
Большая часть нитей вела во Францию. Отношения с этой страной тогда были сложными, разведка доносила о подготовке интервенции. Кроме того, во Франции базировался «Торгпром». По данным следствия, работа делилась на два направления. Во-первых, подрывные действия, с тем чтобы ослабить экономику страны, а если удастся, то вызвать экономический кризис. Во-вторых, подготовить серию крупных диверсий на тот случай, если интервенция все-таки состоится.
И зарубежные центры, финансирующие подрывную деятельность, и сама деятельность, и ставка на интервенцию, и подготовка к ней — все это дело по тем временам обычное. Что интересно: подсудимые по делу «Промпартии» полностью признали свою вину (хотя до «ежовых рукавиц» было еще очень далеко, и пытки в те времена не применялись). Пятерых приговорили к расстрелу, однако высшая мера была им заменена десятью годами лишения свободы. Бухарина, чтобы «голоснуть» и расстрелять ценных специалистов, к тому времени в Политбюро уже не было.
Кстати, судьба самого Рамзина весьма примечательна. Через несколько лет он, действительно очень талантливый инженер, вернулся к работе. Репрессии 1937 года его, по уши замазанного не в вымышленной, а в самой что ни на есть конкретной антисоветчине, обошли стороной, а в 1943 году он получил самую престижную награду страны — Сталинскую премию.
Не прошло и трех месяцев после дела «Промпартии», как в Москве начался процесс над членами «Союзного бюро меньшевиков» (1–9 марта 1931 года). Четырнадцать человек на скамье подсудимых. Среди них — член президиума Госплана В. Г. Громан, член правления Госбанка СССР В. В. Шер, известный экономист и литератор Н. Н. Суханов, экономист А. М. Гинзбург и другие, в основном имеющие отношение к финансам. Они тоже признали себя виновными и получили каждый от трех до десяти лет.
