— Ко Всемиру она не проберется, шумно там сейчас слишком, а вот Грая предупредит.
Обезображенное лицо нелюдя самую малость разгладилось. В благодарность он склонил голову, но все равно выглядело это так, будто Дарина сделала что-то обыкновенное.
А после, еще раз зыркнув на него желтыми глазищами, оборотень перекинулся в волка и подхватил саночки за перекладину.
— Волк ездовой, кому рассказать — со смеху лопнет, — проворчал Ратимир, пристраиваясь идти рядом с княжной. Зверь обнажил клыки. Но как-то вяло, больше для виду. Их неприязнь была взаимна, однако ради сестры, а еще возможности сместить с трона безумца-отца княжич был согласен и потерпеть вынужденное общение.
Глава 22
— Ну, княжич, сам себя ты переплюнул. За девицей шел, а привел такой… довесок! Как же так, а? — спрашивал у него Мирослав, хватаясь то за меч, то за пояс. Не знал его сотник, куда руки деть и как глаза заставить смотреть куда угодно, но не в сторону сидящего рядом с княжной оборотня.
Ратимир с тоской посмотрел на растерянного друга.
— Сам не рад.
— Эх, а ведь в союзниках такого иметь не плохо, — меж тем рассуждал его сотник, — каков его волк, а! Огонь черный! Да и сам силен.
Княжич хмыканья не сдержал. Силен? О, это еще мало сказано. Погибель ходячая, желтоглазая. Сидит вон, по сторонам зыркает. Воины мимо лишний раз пройти опасаются. Даром что нелюдь без оружия и доспехов. В одной одеже легкой. И это в мороз! А ему хоть бы что. Устроился прямо на снегу, а Ланушку в свой плащ укутал по самые бровки. Не княжна, а капуста меховая!
— А что, может и впрямь на нашу сторону переметнется, — совсем понизил голос Мирослав, — с княжны-то вон — глаз не сводит. Любит ее!
Ратимир не выдержал.
— И ты туда же! Иди уже, хоть бы ужином займись!
Лукавые смешинки лучики собрались у серых глаз Мирослава. Но гневить своего господина сотник не стал. Ушел.
— Любит, любит… Как же!
Но сколько бы Ратимир не холил свое чувство неприязни к бывшему тюремщику, сколь часто не напоминал себе, как обошелся нелюдь с его нежной сестрицей, но рассудок твердил одно. Да любит! И еще как. Только слепец не заметил бы, как трепетно и незримо бережет оборотень княжну. Предупреждает, проверяет каждый ее шаг и действие. И что вдвойне горше было знать — не ради его, Ратимира, одобрения старается желтоглазый. Заботой своей перед людьми оборотень не кичился, однако и не стыдился тоже. Ратимир нахмурился, пытаясь вернуть в свое сердце ускользающие гнев и неприязнь. Но выходило скверно.
— Не надоело еще, княжич, дуться, как мышь на крупу? Вижу ведь и сам ты все понимаешь, — хмыкнула за спиной Дарина.
— А тебе то дело до чужих склок? — поморщился Ратимир.
— Как бы ваша склока чем похуже не обернулась. В столицу наведаться, это вам не на пирушку к друзьям закадычным сходить.
Ратимир молчал. Сквозь пламя костра наблюдал, как оборотень лениво поднялся и пошел в сторону навеса, под которым готовили пищу. Не забыв при этом спеленать нахохлившуюся княжну еще крепче. Та сердито поджимала губки, но все же позволяла своему мужу проявлять заботу. И только когда мужчина отошел подальше, с белого личика мигом слетела показная хмурость. Ланушка печально опустила ресницы и вздохнула.
Больше не раздумывая, княжич обогнул костер и направился прямиком к навесу, около которого еще не так давно было очень людно. Остановившись рядом, Ратимир внимательно посмотрел на оборотня. Тот и ухом не повел. Хозяйничал в походном котле, будто рядом никого и не было.
— Ты любишь ее, — неохотно молвил княжич. Мужчина ответил ему коротким, тяжелым взглядом, и продолжил молча выуживать кусочки мяса пожирнее. Что ж, никто и не обещал, что оборотень в ответ брататься полезет.
— Береги мою сестру. Не тебе одному она дорога, — добавил Ратимир и отвернулся, намереваясь уйти прочь, но густой, рычащий голос заставил замереть на месте.
— Вьюн успел раньше меня. Несколько дней, может седмица и твоя дружина встречала бы своего княжича. Одного.
— Я не ушел бы без сестры, — повернулся к оборотню Ратимир.
— А то бы тебя кто-нибудь спрашивал. В мешок и вон из леса.
Мужчина говорил резко, но без злобы. И его честность пришлась по душе больше, чем лживые заверения в добрых чувствах. Княжич усмехнулся.
— Не пошили еще такого большого мешка.
Желтые глаза вспыхнули золотом от промелькнувшей в них улыбки.
— Может ты и прав, княжич, — смягчился оборотень. Подумав, протянул ему полную тарелку еды, — твоя сестра голодна. Отдай ей.
— А на закуску — я сам, — вздохнул Ратимир.
— Не обессудь, меня она уже пообглодала.
Княжич взял блюдо и направился к сестре. Ланушка все еще сердилась. Мужу обман припоминала, а ему развязанную склоку и попытку пригрозить оборотню мечем. Обычно кроткая и незлобивая, сестра вдруг проявила необычное для нее упрямство и молча отторгала все попытки примирения. Но раз уж с оборотнем худо бедно договориться получилось, то может и с княжной выйдет?
— Поешь, сестрица, — осторожно присел он рядом, — до заставы лишь к вечеру доберемся.
Ланушка пытливо глянула на него, потом на тарелку. Обернулась посмотреть, где ее муж и вдруг… улыбнулась. Забрала пищу и тепло произнесла.
— Спасибо, Ратимирушка, — и, развеселившись от вида его удивленного лица, пояснила, — злилась на тебя я лишь первое время, потом же только немилость и помогала уберечь вас двоих от глупых и ненужных ссор.
Княжич мысленно присвистнул, еще больше дивясь женской хитрости. А ведь не плохое средство выдумала сестра. Поняла, что не захотят они перед обиженной девушкой стычки затевать.
— Умная какая стала, — пробормотал он, — мужа своего обрадовать не забудь. А то всех моих воинов своей рожей хмурой перепугал.
Оборотень оказался легок на помине. Подошел неслышно, умостился по другой бок от княжны. Языки костра золотом отразились в его глазах. А Ратимир вдруг понял, что не так уж и трудно видеть крепкую руку, по хозяйски обнимающую стройную девичью фигурку. И совсем точно больше не хочется назвать мужа своей сестры нелюдем.
* * *
Длинный белый палец медленно обводил каждую руну, царапал ногтем дерево, будто пытаясь изменить начертанные пламенем символы. Мерный стук капель о чашу должен был бы успокоить, но мужчина сидящий за столом только сильнее хмурил брови.
— Ну, долго еще?! — не выдержав, крикнул он.
— Не рычи! И без тебя тошно.
Дождавшись, пока сосуд наполнится, он подхватил тяжелую посудину и бережно понес к стоящим у стены идолам. Дерево, из которого были вырезаны фигуры было почти черным. С нехорошим, багровым отблеском, словно статуи долго мазали кровью.
