16 ноября публикуется коммюнике Французского национального комитета, в котором де Голль и его комитет решительно заявляют, что «они не принимают никакого участия в переговорах, которые ведутся в Северной Африке с представителями Виши, и не берут на себя никакой ответственности за них. Если эти переговоры приведут к решениям, результатом которых будет закрепление режима Виши в Северной Африке, то эти решения не будут приняты «Сражающейся Францией». Это лаконичное коммюнике призвано было показать, что де Голль действует только в соответствии с волей и достоинством французского народа. И оно не могло не встретить благоприятного отношения со стороны принципиальных антифашистов и патриотов.
Отныне все яснее вырисовывается тактическая линия де Голля в новых условиях, когда под предлогом военной целесообразности США создали в Северной Африке некий американизированный вариант вишистского режима, отказываясь попрежнему признавать за де Голлем исключительное право представлять Францию. Черчилль пассивно поддерживает эту политику, но одновременно все время подтверждает свои обязательства по отношению к «Сражающейся Франции».
Де Голль стремится занять место вишистов в Северной Африке и побудить США признать Французский национальный комитет как единственного представителя Франции. Он добивается от Черчилля более активной защиты перед Вашингтоном прав «Сражающейся Франции». Для этого он бросает в игру два основных козыря, которые используются одновременно. Прежде всего де Голль еще выше поднимает в противовес утилитарнопримитивной американской политике знамя идеалов, во имя которых велась народами мировая война. Он опирается на ненависть к фашизму, не допускавшую какихлибо компромиссов с теми, кто связан с ним, вроде вишистов. Он резко расширяет свои связи с внутренним Сопротивлением, чтобы использовать положение номинального вождя этого движения для укрепления своих международных позиций.
С другой стороны, он чутко улавливает и использует настроения буржуазии как во Франции, так и в англосаксонских странах. Настроения эти в конце 1942 года определялись событиями всемирного масштаба: происходило великое Сталинградское сражение, по сравнению с которым все североафриканские дела и политическая возня вокруг них выглядели не слишком солидно. Сталинград показал, что Советский Союз будет главным победителем в войне. Это неизбежно означало рост его авторитета, так же как и усиление влияния идеологически родственных ему сил, в первую очередь коммунистических партий. Среди буржуазии нарастало тревожное чувство опасности возможных послевоенных социальных изменений. Де Голль выдвигает тезис, согласно которому только он со своим зародышем правительства сможет спасти Францию от коммунизма, тогда как вишистские правители Северной Африки лишь усилят влияние коммунистической партии.
Таким образом, тактически де Голль опирается на Сопротивление, на французский народ и его стремления, намереваясь в стратегическом плане использовать приобретенные таким образом позиции с целью предотвращения опасных для буржуазии социальных последствий победы СССР.
Вот как тонко проявилась эта трезво рассчитанная линия в беседе с Черчиллем 16 ноября 1942 года. Де Голль говорил о недальновидности и опасности использования вишистов в Северной Африке, о возможных катастрофических последствиях такой кратковременной, может быть, и выгодной политики. «Теперь не XVIII век, – заявил он, – когда Фридрих подкупал придворных венского двора, чтобы захватить Силезию, не эпоха Возрождения, когда пользовались услугами полицейских стражников Милана или наемных убийц Флоренции. Но их еще никогда не делали правителями освобожденных народов. Мы ведем войну кровью и душой народов. Вот телеграммы, которые я получаю из Франции. Они показывают, что Франция находится в оцепенении. Подумайте о возможности неисчислимых последствий, если Франция придет к выводу, что освобождение, в том виде, как его понимают союзники, это Дарлан. Вы можете одержать военную победу, но морально вы проиграете, и будет только один победитель – Сталин».
Черчилль не стал возражать по существу, заметив, что происходящие события не предрешают будущего.
Но де Голль знал, что страх перед коммунизмом – самое уязвимое место Черчилля, что, играя на этой струне, он не сфальшивит. С методической последовательностью, с новой, удвоенной энергией начинает де Голль осуществлять свой тактический план.
Необходимо было не только любой ценой сохранить единство «Сражающейся Франции», но и, насколько возможно, укрепить ее, расширить ее влияние всеми средствами. Правда, возможности у де Голля уменьшились. Теперь он не мог беспрепятственно пользоваться английским радио, которое попало под контроль американцев. Тем не менее «Сражающаяся Франция» не только устояла перед новой бурей, но и двигалась вперед. В конце 1942 года под ее власть перешли острова Мадагаскар и Реюньон, затем Сомали. Войска «Сражающейся Франции» успешно действовали в Ливии, ими был взят Феццан, важный пункт, обеспечивающий связь между Тунисом и Экваториальной Африкой.
Де Голль особенно внимательно наблюдал за тем, что происходило в Северной Африке. Ему удалось направить туда свою миссию, но Дарлан выслал ее. Тем лучше, ибо ничто так не укрепляло авторитет де Голля, как его несходство с Дарланом. Скоро эта проблема, впрочем, разрешилась. 24 декабря 20летний Фернан Боннье де ла Шапель застрелил адмирала. Неожиданное убийство, как считал де Голль, «отвечало железной логике событий». Убийцу в тот же день судили, приговорили к смерти и наутро казнили. Почему такая поспешность? Приговоренный до последней минуты твердил, что влиятельные лица вмешаются и предотвратят казнь. Никто не вмешался. Таинственная история, по поводу которой было много слухов. Одни называли де ла Шапеля роялистом, другие – голлистом…
Теперь Жиро назначили на странный пост «гражданского и военного главнокомандующего». Де Голль немедленно телеграфирует ему и предлагает встречу, но Жиро уклоняется от нее. Однако переписка двух генералов продолжается, хотя они явно не понимают друг друга. 17 января происходит новая неожиданность. Черчилль срочно просит прибыть де Голля в Касабланку, где он устроит ему встречу с Жиро. Де Голль узнал, что там же находится и Рузвельт. Не идет ли речь о том, что США и Англия собираются устроить состязание между «своими» кандидатами? Де Голль решил, что это не только недостойная, но и опасная комедия, и ехать отказался.
Через два дня пришла новая телеграмма, содержавшая официальное приглашение Рузвельта и Черчилля прибыть на их встречу. Британский премьер буквально заклинал де Голля приехать, угрожая прекратить всякую поддержку «Сражающейся Франции». Де Голль с нарочитой медлительностью поехал, но уступать ни в чем не собирался. Он был недоволен всем: тем, что по прибытии ему не оказали воинских почестей, что везли его в машине с замазанными стеклами, чтобы не привлекать внимания населения, что разместили его в пригороде Касабланки Анфа, превращенном в опутанный колючей проволокой лагерь. Это показалось де Голлю оскорбительным.
Сначала де Голль встретился с Жиро. Этот генерал армии сообщил, что он «не желает заниматься политикой» и «никогда не слушает радио и не читает газет». Но он не имеет ничего против Виши, совершенно не понимает смысла Сопротивления и готов подчиняться американцам. Затем де Голль встречается с Черчиллем и от него узнает план «урегулирования» французской проблемы. Создается комитет, председателями которого будут генералы Жиро, де Голль и Жорж, а членами губернаторывишисты Ногес, Буассон, Бержере и Пейрутон. Последнего только что назначили генералгубернатором Алжира. Это назначение вызвало повсюду бурю возмущения, ибо Пейрутон был министром внутренних дел Петэна и прославился жестоким обращением с патриотами. Задача проектируемого комитета – управление заморскими владениями Франции. Де Голль мгновенно понял смысл всей комбинации: «Сражающаяся Франция» растворяется в комитете, состоящем из вишистов, он сам автоматически теряет всякое право представлять Францию и его ставят на одну доску с Пейрутоном и прочими, а союзники несколько приукрашивают группу своих вишистских ставленников участием в ней патриота де Голля.
