На все это накладывалось еще одно обстоятельство: немецкая артиллерия, включая чешские и французские орудия (за исключением экзотики особо крупного калибра), имели солидный комплект запасных частей, стволов, лейнеров, а также квалифицированный персонал, производивший ремонт (часто прямо на огневой позиции). Все это четко прослеживается по документам. Например, в один день отмечен разрыв ствола у двух орудий, а после обеда на следующий день немецкий артполк ведет огонь полным составом. Орудия вновь введены в строй.
У нас же орудия отправлялись в мастерские, где рабочие из подручных материалов, за счет собственной выдумки, пытались вернуть орудие в строй. Помимо этого, если у немцев стволы менялись по регламенту, при достижении определенного процента износа, то у нас…
Если не обращать внимания на такие детали, результат будет один – в нужный момент деталь военной машины сработает не так, как надо, и этим приведет в негодность весь механизм.
Что касается реактивной артиллерии, то, вопреки устоявшемуся мнению, немцы в этой области намного опережали СССР. Их реактивная артиллерия была и мощнее и точнее, чем советская. Советским 12 «Катюшам» в Севастополе противостояли во много раз более мощные «Нибельверферы» и Do-gerat (шестиствольные минометы), и по количеству их было намного больше. Все это и сыграло важную роль во взятии Севастополя. Фактически, Крым и Севастополь взяла немецкая артиллерия. Правда, и расходы при этом получились высокими.
Еще одно достаточно любопытное наблюдение: немецкая артиллерия работала точечно. В документах немецких корпусов с большой точностью указывались цели и количество снарядов, которыми их нужно поразить. Велась очень тщательная артиллерийская разведка, в том числе и инструментальная. Производился выбор артиллерии, которой оптимально поразить ту или иную цель.
Немецкая пехота шла вперед лишь после того, как уничтожались советские укрепления. Каждый воевал как мог. Немцы берегли людей, наши – снаряды. Это не осуждение, это констатация фактов.
И все же не убитые и раненые были главной «статьей расходов» в военной бухгалтерии. Советские войска больше всего теряли именно пленными. В Крыму, до прорыва Ишуни, количество пленных было незначительным. Все изменилось, когда фронт рухнул. Советская сторона теряла ОЧЕНЬ много бойцов пленными. И не потому, что советский солдат хуже немецкого (хотя, в отличие от советского, немецкого солдата ОБЯЗАТЕЛЬНО готовили), и не потому, что стойкость советского солдата ниже и он тут же сдается в плен. Чаще всего наши бойцы попадали в плен из-за непродуманности наступления или из-за игнорирования каких-либо важных деталей.
Основные потери идут именно тогда, когда армия отступает. Их можно минимизировать, организовав отступление, но отступление требует предварительной подготовки. Вот этого как раз сделано не было. Советское командование, опасаясь обвинений в трусости, планов отступления не разрабатывало, хотя промежуточные рубежи строились (например, Южнобережный или рубеж Саки—Окречь). При прорыве немецких войск командующие советскими армиями очень долго принимали решение на отступление, позволяя противнику прорваться далеко в тыл, хотя было все предельно ясно: резервов нет, линия фронта прорвана – нужно отступать, прикрываясь небольшими моторизованными подразделениями, вооруженными противотанковой артиллерией, устраивая противнику засады. Тактика отработана, но… командиры боялись комиссаров, боялись командования, ждали указания свыше, а свыше указания не поступали.
Советское командование обладало удивительными способностями. В самый критический момент, когда нужны их организационные таланты, чтобы вывести войска из-под удара, отвести их с наименьшими потерями, они незаметно исчезали и появлялись уже в тылу. Может, на других участках было как-то иначе, но в Крыму – именно так. Командующий Приморской армией генерал-майор И.Е. Петров сразу же после принятия решения об отступлении выехал в Симферополь, но никого из «начальства» там не застал, все уже «эвакуировались», не оставив войскам никаких указаний.
Не стану повторяться, но те, из кого потом, после войны, сделали героев, вели себя в критической ситуации крайне трусливо. Напротив, те, кто реально спас ситуацию, оказались в тени. Многие погибли, спасая вверенных им людей. Как-то не так воспитывали наше командование. Возможно, я сужу строго, но морской закон гласит: «Капитан покидает борт последним». И у этого правила есть вполне разумное обоснование. Человек, обладающий максимальным опытом, должен сначала обеспечить спасение остальных, а лишь потом эвакуироваться сам.
Я не говорю о том, что командующий должен сам сражаться в арьергарде, но он должен организовать прикрытие и движение отступающих колонн. Прорвав советскую оборону, немецкие дивизии очень быстро сформировали подвижные моторизованные отряды, которые ворвались в бреши между советскими частями и отсекли пути отступления Приморской и 51-й армии. Приморской армии просто повезло, что мобильный отряд 72-й пехотной дивизии чуть-чуть опоздал прервать дорогу Симферополь—Алушта в районе Мамут-Султана, а так бы…
Продуманность немцев видна во всем: моторизованные отряды имеют пехоту, посаженную на грузовики, легкую артиллерию для подавления огневых точек, тяжелую артиллерию для нанесения ударов по советским колоннам – и мобильные части ПВО, которые все это прикрывают от налетов с воздуха. Некоторые немецкие отряды имели в своем составе штурмовые орудия, но это уже не обязательный элемент. Они нужны были только там, где еще не была взломана советская оборона.
Армия Манштейна показала, что она может действовать мобильно, самостоятельно и… организованно. Увы, но неорганизованность, нечеткость, необязательность ощущается в работе и по сию пору. Как севастополец, я особенно остро это чувствую, но многих россиян удивляет требовательность крымчан и севастопольцев к обязательности и точности исполнения. «Ну не сделал вовремя, подумаешь, велика беда!» Увы, мы научены историей. И нам хотелось бы, чтобы из истории нашего народа хоть иногда извлекались нужные уроки.
