8 мая 1922 года в Воскресенском уезде Московской губ. убита семья Суздалевых из пяти человек и бывшие у них трое гостей, все убиты большой гирей, завернутой в полотенце, а затем всем было перерезано горло.
Через несколько дней, 15 мая, близ станции Нара, Нарофоминского уезда Московской губернии, убита топором семья хуторянина Иванова из 13 лиц.
В сентябре 1922 года Котов убил своего ближайшего сподвижника – Морозова.
Таков – несомненно, неполный – список подвигов котовской шайки или, вернее, котовских шаек, так как все эти преступления Котов совершал в компании с разными лицами, часто с многократно судившимися, старыми каторжанами. В последних убийствах соучастниками его были, между прочим, карманные воры Гаврилов и Борисов, несколько членов крестьянской семьи Крыловых и, затем, бывший каторжанин Морозов-Саврасов, с которым он познакомился летом 1921 года. С декабря 1921 года Котов сошелся с Серафимой Винокуровой, которая также принимала участие в некоторых его нападениях.
Общее число убитых Котовым и его соучастниками, по данным уголовного розыска, достигает 116 человек, но в действительности оно было, вероятно, гораздо более.
Просматривая приведенные выше данные, сразу можно сделать несколько интересных выводов.
Во-первых, деятельность Котова носит яркую печать упорной преступности бандита-профессионала. Он совершает одно убийство за другим; в мае, напр., 1922 года в течение первой половины месяца им организовано было три кровавых нападения. Во-вторых, его нападения происходили на территории нескольких губерний, требовали постоянных разъездов и быстрой организаторской деятельности. Уже одно их территориальное распределение говорит, что Котов был энергичным и быстро действовавшим организатором, которому некогда было долго задумываться над своими планами и колебаться их осуществлять. В-третьих, нападения Котов делал главным образом на одинокие хутора, расположенные вблизи станций, или в отдаленных частях городов. Очевидно, он действовал строго рассчитано, внимательно взвешивая риск своей деятельности, не гонялся за первым мелькнувшим кушем, который можно украсть. Он действовал, так сказать, с большой выдержкой, и этим отчасти объясняется, что в течение нескольких лет он оставался неуловимым. Надо добавить, что этой выдержкой Котов в значительной мере обязан своему большому уголовному прошлому. Он – старый преступник. По его словам, его первая судимость относится к 1904 году. Он был тогда еще мальчиком в трактире и судился в Гжатске за растрату данных ему в трактире для оплаты марок, за что будто бы был приговорен к трем месяцам тюрьмы. Затем он судился за кражи в 1912 году, был приговорен к лишению особенных прав и к исправительным арестантским отделениям; в 1914-м и 1916 годах судился за кражи с взломом и приговаривался к исправительным арестантским отделениям. Революция застала его в тюрьме в Петрограде отбывающим это наказание; по амнистии 1917 года он был освобожден. По освобождении он некоторое время занимался мешочничеством, а затем, как показывает вышеприведенный список его преступлений, стал заниматься бандитскими нападениями. Таков, так сказать, его послужной список. Постараемся теперь заглянуть в его внутренний мир.
Василий Родионович Котов происходит из крестьян Смоленской губернии. Во время суда над ним ему было 38 лет. Его родители занимались крестьянским хозяйством и жили, по его словам, не хорошо, не плохо, – «как все крестьяне живут». Семья состояла из родителей и еще, кроме Василия, из четырех братьев. Отец судился за неоднократно совершенные им кражи из лавок и амбаров, не раз сидел в тюрьме и отбывал четыре года исправительных арестантских отделений. Братья почти все также судились за кражи. Родители его оба пили, но, по его словам, «не шибко». Воспитывался Василий дома у родителей, пока его не отдали в город, в мальчики, в трактир. Но сносного воспитания, как видно уже из биографических сведений о его родителях, он в семье не получил. Его не научили никакому ремеслу и не отдали в школу. Он почти безграмотный: неважно читал и мог только расписываться. Из того, что и отец, и братья его судились за кражи, ясно, что семейная атмосфера не могла воспитать в нем честности в имущественных отношениях, и нет ничего удивительного, что он довольно скоро, служа в трактире мальчиком, попал под суд, и, может быть, не по столь невинному даже поводу, как растрата нескольких марок. Отец его, по его словам, был человек строгий, но строгость свою проявлял главным образом тем, что бил детей довольно часто и больно; доставалось и Василию, но это, конечно, не содействовало внедрению нравственных правил в душу мальчика. Про мать свою Василий также говорит, что она была строгая, и это, по-видимому, все, что сохранилось в его памяти о ней. Сам он – и по отзывам Винокуровой, и по своим собственным словам, – также строгий, и, по-видимому, в том же смысле, как отец. Чего-либо особенного о детстве и юности Василия Котова сказать нельзя, потому что они, по-видимому, были бесцветны и, после первого осуждения в 1904 году, в значительной части протекали в тюрьмах. Ничто никогда особенно его не интересовало, кроме разве торговли, которою он время от времени занимался; торговал он, впрочем, по-видимому, почти исключительно вещами крадеными или добытыми его разбойными нападениями, и только одно время – в 1917 году – мешочничал. Но из всех легальных занятий торговля ему всего более по душе. Никаких умственных интересов и навыков в каком-либо полезном труде он с детства и юности не приобрел, а потом жизнь его стала прочно на колею борьбы с уголовным законом и по этой колее шла до последнего времени, когда он наконец предстал перед уголовным судом за длинный список своих кровавых дел. В окружавшей его обстановке и в условиях его воспитания не было ничего, что могло бы возбуждать и развивать какие-либо альтруистические чувства в его душе, и если у него были какие-либо зародыши этих чувств, они заглохли, атрофировались. От его кровавых преступлений веет таким бессердечием, такой спокойной и непоколебимой жестокостью, что с трудом верится, чтобы душевно здоровый человек мог совершать их с такой настойчивостью и организаторской ловкостью, которой все они отличаются. А между тем врачебное исследование не обнаружило у Котова никаких признаков нервных или душевных болезней. Он не эпилептик и не сумасшедший. В его внешности нельзя уловить никаких признаков вырождения. На вид это человек, ничем не отличающийся от обыкновенного прасола или мелкого лавочника, на которого он похож своею внешностью. Он среднего роста. Обыкновенное лицо. Тонкий нос с горбинкой. Холодные, серо-зеленые глаза. Лицо – спокойное, не склонное к улыбке, с выражением сдержанности и сосредоточенности. Это лицо не располагает к себе, но и не отталкивает. Оно вовсе не говорит о той поразительной жестокости, которою веет от его преступлений. Вот, например, как было совершено убийство 11 человек на хуторе гражданина Поздняка. Картину этого убийства можно воспроизвести с полнейшей точностью, потому что, по счастливой случайности, одна из намеченных жертв этого преступления – Христина Поздняк – ускользнула от рук убийц. По ее рассказу, 2 мая под вечер, когда было еще совсем светло, из леса вышли двое мужчин и одна женщина и пошли к их хутору. Войдя во двор, они объявили себя какими-то представителями административной власти, потребовали хозяина и сказали, что произведут обыск. При этом строго велели всем собраться в избу. Собравшимся, угрожая револьвером, крикнули «руки вверх» и поднятые руки перевязали. Связанные были отведены в чулан. Через некоторое время в этот же чулан были приведены три охотника со связанными руками. Они объяснили остальным, что проходили мимо хутора на охоту и обманно были завлечены в избу, под предлогом, что они должны принять участие в обыске в качестве понятых. С наступлением вечера бандиты перевели всех из чулана в избу, поставили в один ряд у стены и скомандовали «садись». Все сели. Севшим перевязали ноги, а некоторым и глаза. Пришедшая с бандитами женщина (Винокурова) с револьвером в руках осталась сторожить связанных, а мужчины стали выбирать и увязывать вещи. После отбора вещей высокий рыжий мужчина вышел из избы и через несколько минут вернулся одетым в длинный серый армяк, что-то придерживая под полой, при чем сказал товарищу: «ну, все готово». С этими словами он приблизился, рассказывает Христина, к моему отцу, сидевшему первым в ряду, и со всего размаха ударил его топором по голове. Все связанные в ужасе стали метаться, кричать и расползаться как могли, моля о пощаде. Особенно просил о пощаде один из молодых охотников, плакал и умолял оставить его в живых ради семи малолетних его детей, при больной матери. Все было бесполезно. Бандит продолжал рубить голову за головой, отвечая на все грубейшей площадной бранью. Разбив череп матери семейства, сидевшей рядом с отцом, а затем братьям, убийца стал приближаться к Христине. В этот момент она неожиданно для себя, откинувшись назад, попала под стоявшую в комнате кровать с длинным пологом, дернула под себя ноги и заползла под провалившиеся под кроватью половицы, а затем с большим усилием – под стойки, на которых была сложена русская печь. Смутно она помнит, как кто-то из связанных как будто пытался поползти за ней под кровать, но был отдернут убийцей назад. Вскоре крики и стоны утихли, очевидно, все были убиты. Скрывшаяся слышала и видела, как в противоположном от нее конце избы убийцы, вынув половицы и предварительно осветив подполье электрическим фонарем, стали бросать под пол трупы. В этот момент она потеряла сознание и когда очнулась – была уже полная тишина и было светло. С трудом освободившись от повязок, она выползла из своего убежища и направилась в соседнюю деревню, где все и рассказала. Она сообщила затем все виденное агентам уголовного розыска и, как могла, описала внешность и приметы убийц.
