Это направление он не любил, только раз и поднялся-то на ту башню. В тот, единственный раз, когда он увидел город издалека, сияющие на солнце пирамиды крыш своим видом вернули его в тот день, когда он с друзьями стоял на холме и рассказывал эльфенку историю столицы. А это напоминание о последних часах, проведенных в блаженном неведении, далось Вику очень тяжело. Потому что, как он ни старался отвлечь себя, мысли сразу перескочили воспоминанием на Рича, с хмурым видом поднимающего его с колен и обрушивающего на него страшное известие. А потом, как снежный ком, несущийся с горы, наматывает на себя ледяные комья, так и на это воспоминание стало наворачиваться следующее… и следующее воспоминание…
И он вновь пережил и свои яркие сны, которые резко обрывались страхом при пробуждении, и дни, проведенные в густом тумане, чередующем неверие и осознание, и последний миг отца, угасшего у них с братьями на руках, и похороны…
В тот день, чтоб избавиться от лезших в голову помимо воли воспоминаний, ему пришлось не мирно плыть в лодочке, напитываясь окружающим спокойствием, а грести так, что уже через пять минут и плечи взмокли и руки-ноги заболели. Но, несмотря на боль и пот, он греб, не переставая — от моста до моста, по подкове озера, не заглядываясь на красоты берега и проплывающий мимо замок, а сосредоточенно считая: «— И раз! И два! И три!», размеренностью и прилагаемыми усилиями выматывая себя напрочь.
А когда понял, что устал настолько, что наконец-то, непослушные мысли перестали шевелиться в голове, он подгреб к берегу, из последних сил выдернул себя из лодки и уснул там же, где приземлил свое тело.
Так что на Северную башню Вик больше и не поднимался, боясь повторения.
А когда на четвертый день во время утренней трапезы Ройджен объявил, что скоро прибудет охрана, и они двинутся во дворец, на него напала неуправляемая паника.
Она, паника эта, сразу зашептала, что если он второго дня так реагировал на крыши Эльмера, увиденные вдалеке, то уж в самом городе ему точно несдобровать — опять накинуться на него и черная тоска, и плохой сон, и «холодный кисель». Он, поджав ее, пока еще только зарождающуюся, потихоньку стал просить братца разрешить ему еще хоть на недельку остаться в Лиллаке.
Рой же сделал вид, что не услышал.
От братниного равнодушия паника, которая до этого лишь тихо ныла в мозгах, стала кусаться и брыкаться, вопя уже во весь голос, что у него, Вика то есть, крыша совсем в дворце-то съедет!
— Тебе что, жалко?! — воскликнул он.
Тот, уже более внимательно посмотрев на Вика, попросил всех выйти из трапезной и, дождавшись пока захлопнется дверь за последним… взревел:
— Ты что, совсем ничего не понимаешь в этой жизни?!
— Что я такого не понимаю? Я знаю, что там, в Эльмере, мне покою не будет, что я изведусь, вспоминая отца и его последние дни! А тебе, видишь ли, жалко, что я тут побуду! — возмущенно воскликнул Вик в ответ.
— Говорил я отцу, что тебя давно пора было из Ястребиного Утеса вызывать. Одичал ты там братец, совсем, а ты, все-таки, принц королевства, как-никак! У тебя обязанности есть и перед Семьей, и перед страной. Тебе двадцать четыре, так что прекращай вести себя как подросток — бери на себя хоть какие-то обязанности и привыкай нести ответственность!
— Да кому я там нужен — там Рич теперь король, вот пусть он и правит! А не хочешь, чтоб я здесь оставался — тогда в Орден уйду!
— А вот шиш тебе, а не Орден! Я не позволю! Не забывай, кто теперь Верховный Святитель!
— Ну, Ро-ой! Ну, пожалуйста! — поприжав гонор, стал просить Вик.
Старший принц посмотрел на него отстраненно, но с жалостью, как на незнакомого, малость убогого человечка, который ясных каждому вещей не понимает:
— Ты вот за меня прячешься и цепляешься, а ты случаем не забыл, что я всего на год тебя старше? М-м? И я тебе не папа с мамой, у которых ты любимчиком был. А ты в курсе, что после Рича и меня они о дочери мечтали?
— Не-ет… — протянул, слегка обалдевший от такого неожиданного заявления брата, Вик.
— Угу, и воспитывали тебя отчасти, как девчонку — в ласке и баловстве, на радость себе, а не для пользы королевству, как нас.
Вик, как ни прискорбно это было осознавать, был согласен с братом, стоило только припомнить свое детство и отношение к нему родителей.
— Впрочем, и мы любовью и заботой родительской обделены не были. Но вот то, что у нас воспитание разное — это уж точно. Но жизнь сложилась так, что именно ты теперь Наследник, а это налагает на тебя соответствующие обязанности.
Вик, еще не отошедший от «девочки», пригорюнился в очередной раз — эта мысль, что именно он теперь наследный принц, как-то и в голову ему пока не приходила.
— Или ты думаешь, что мы с Ричардом не скорбим по отцу?! — меж тем продолжал свой возмущенный выговор брат. — Ладно, у меня есть Обитель, куда я могу удалиться. А Рич? Подумай хотя бы о нем! Он, уже со следующей десятницы должен будет посещать Совет. Ты хочешь знать, что там такого случиться? А вот что — он, еще ни одного дела не провозгласивший сам, будет обсуждать то, что начато отцом. Каждые несколько минут в многочасовых разговорах будет всплывать его имя, он станет перебирать бумаги, каждая из которых еще помнит его руку! Ты понимаешь это? Или думаешь, ему уже не больно? В связи же с его свадьбой траур объявлен недолгим, и после сорока дней потихоньку начнет просыпаться придворная жизнь. А это значит, станут назначаться встречи, трапезы и рауты. И ему, как королю, придется там бывать, улыбаться, с людьми беседовать. И, кстати… тебе тоже!
— Нет! И не подумаю! Как так можно? В обычное время траур по королю длиться год! Я не смогу — пусть веселятся без меня! — раздосадовано воскликнул Вик.
— Будешь, как миленький! Во-первых, не забывай, это была последняя воля отца — поскорее женить Рича. Во-вторых, ты теперь Наследник и должен быть везде, где это предписано протоколом, — как маленькому, монотонно и настойчиво выговаривал Вику брат.
Осознавать, что с тобой говорят, как с неразумным ребенком, было обидно. Но и мысль, что ему совсем скоро придется посещать вечеринки и торжественные трапезы, была для Вика невыносима.
— Так пусть Рич отменит все сборища своей волей — он же, король! — было нашел выход из создавшегося положения младший принц. Но старший и здесь его осадил, не дав порадоваться своей догадливости. И в уже привычном этой беседе тоне, то есть, нравоучительно и веско, он сказал:
— Заканчивай уже дурить, Вик. Пора понять тебе, что власть, в первую очередь — это ответственность, и только в последнюю, вседозволенность. И переставлять их местами, дело хоть и нехитрое, но недопустимое — так можно вообще этой самой власти лишиться.
— А что, они сами не могут повеселиться, без нас с Ричем, если уж им так приспичило? — в какой-то уже тающей надежде на избавление, выдвинул последний возможный довод Вик. В общем-то, уже понимая наперед, что брат сейчас ответит что-нибудь правильное… а ему все равно этого не избежать.
