— Ты все-таки решила уехать от нас, малышка? Аль мне послышалось? — спросил немного протрезвевший Саж, опять умащиваясь в своем кресле.
— Да… наверное. Сейчас подождем, что там отец насмотрит, и решим, — ответила ему Льнянка.
— Я понимаю, конечно, Судьба-а. Но и Судьбу ведь можно изменить — если действовать решительно. Вот, в твоем случае — никуда вообще не ездить! Осталась бы здесь, вышла за меня, к примеру, замуж и жила бы с нами в Лесу — на радость отцу с матерью!
— Э, дружище, а не староват ли ты для моей дочери! — усмехнулся на эту высказанную приятелем сомнительную сентенцию отец.
— Знаешь ли, достойного мужчину не по возрасту меряют! — возмущенно возразил на это фавн. Но углядев на лице эльфа еще и вздернутую бровь, которая не только насмешку выражала, но… и как бы что-то не совсем доброжелательное, он ударился в многословные уточнения: — Да я ж сказал «к примеру» — не хочет за меня, пусть идет за кого другого: за эльфа, за тритона, за фавна помоложе! Да твою дочь любой в нашем Лесу с удовольствием за себя возьмет — вон какая красавица да умница выросла! — польстил отцу сатир, при этом подмигнув Льнянке хитрым глазом. Типа — он, конечно, шутит, но не надо забывать, что в каждой шутке козлоногого всегда есть доля правды: и если она, Льнянка, будет не против, то уж за ним-то, за Сажем, точно не заржавеет!
Девушка на это утомленно подкатила глаза, как делала всегда, реагируя на подобные выходки фавна, но того уже понесло как обычно, когда он по поводу женщин высказывался:
— Да и жена у тебя красавица! А уж Масляна, вообще — огонь женщина! А уж тело-то какое — добротное, гладкое, не у каждой нимфы в возрасте такое-то бывает! — при этом он на себе показал, что значит добротно и гладко в его понимании, округлив руками высокий бюст и полные бедра.
— Да уймись ты, наконец, сластолюбец старый! Постеснялся бы чуток — ты ж не далее, как минуту назад к внучке ее подкатывал! — засмеялся эльф.
— Да я че — я не че! Так только… Маслянка еще по молодости зим своих двум фавнам по рогам-то надавала! А потом же, за какого-то отставного вояку замуж вышла да дочь от него родила — жену твою. Ну, ты в курсе… — уже видно не знал, как остановиться фавн. — И прожила с ним долго — по людским меркам, конечно. Он и помер от старости — еще до твоего рождения, — кивнул он Льнянке.
— Я знаю про деда… — недовольно ответила та. Ну не любила она, когда об отличиях их женской половины семьи от других людей упоминали. Жила то она, в основном, в их мире.
Отец, тем не менее, купился на лесть приятеля своим женщинам, и заулыбавшись, попытался развить удобную для него тему:
— А что, может правда, дочь — ну ее, эту предсказанную тебе дорогу! Выйдешь замуж, внуков нам с матерью нарожаешь… — мечтательно протянул он.
— Папа! — строго прервала отцовские мечтания Льнянка. — Давай, посмотри уже в шар! — и выразительно кинула взгляд на окно, где солнце к этому моменту давно уж перевалило свой полуденный предел.
Пока отец вновь раздувал потухший было огонь под шаром, делал пассы и бормотал заклинания, а потом долго-долго вглядывался в него, на Льняну накатила какая-то отрешенно-грустная задумчивость и второй раз, с того момента как она решилась на пробу своей Судьбы, пришло осознание тех потерь, которыми ей грозило будущее.
«— А может быть, правда — ну его это предначертание! Выйти замуж за того же Сажа, зажить спокойной, полной неги и развлечений жизнью. А что? Она хорошо его знает. Мужчина он интересный. Конечно, не так как отец, с его строгой и утонченной эльфийской красотой, но по-своему тоже очень даже хорош», — она перевела свой взгляд на фавна, который в отсутствии кальяна и вынужденный молчать пока его приятель занимается серьезным делом, стащил со стола какой-то старый фолиант и был занят чтением.
Конечно, какая-нибудь крестьянка, узрев рогатого с козлиными копытами здоровенного мужика, с воплями бы кинулась наутек. Но для нее, Льнянки, проводившей в Дриадовом Лесу с самого раннего детства много времени, и местные зеленоволосые эльфы, и сатиры, и тритоны с их странной и даже пугающей для человеческого глаза внешностью, были родными и привычными.
Так что, разглядывая сидящего напротив нее сатира, она видела не чудовище, а очень даже симпатичного мужчину — смуглого, с четкими лепными чертами лица, с красивыми раскосыми глазами, темный блеск которых подчеркивала искрящаяся рубиновая слеза — серьга, спускающаяся с левого уха.
Ее совершенно не шокировали его рога и копыта. Она видела только изысканной формы холеные руки, длинные пальцы которых унизаны золотыми кольцами, и рельефный торс вполне себе по-человечески только слегка заросший волосами.
А уж отношение к своим женщинам у мужской части обитателей Леса вообще не шло ни в какое сравнение с людским. Своих жен они холили и лелеяли, нежно оберегая и гордясь ими. Они, конечно, вступали в борьбу, если находился соперник — на рогах и кулаках выясняя отношения, но это в большей степени был ритуал, чем настоящая битва, ведь все равно, в итоге выбор делала дама, облюбованная соперниками.
Вон у того же Сажа, как с детства наблюдала Льнянка, все шесть жен: три дриады, две русалки и даже утонченная эльфийка Амирель, жили в довольстве и радости, развлекаясь на свой вкус и занимаясь любимым делом, если таковое было — и на всех у него хватало любви и внимания. Ведь за те годы, что девушка знала приятеля отца и его домашних, пусть это по местным меркам и недолгий срок, но семейство это своего состава так и не изменило. И ни одна из дам другого мужчину мужу так и не предпочла.
И она бы могла жить себе такой же спокойной и неприхотливой, полной удовольствий жизнью — стоило только согласиться с отцом и выбрать себе мужа из обитателей Леса.
Она смогла бы заняться вплотную эльфийской магией, как всегда мечтала, и отец помог бы ей.
Могла бы резвиться в озерах и реках целыми днями со своими подружками — русалками — это ж только неграмотные крестьяне считают, что те всю жизнь так и живут с рыбьими хвостами, не выходя на берег. Да плевое дело — чуть пошептать и вот они — две стройные сильные ножки, готовые нести тебя в лес танцевать под луной с дриадами! Да и обратный процесс, из ножек — в хвост, даже для той же Льнянки проблемы не составлял.
Можно будет еще и музыкой вплотную заняться. Голосок, какой — никакой у нее есть, но вот арфы и лютни она так и не освоила, только на сиринге и сподобилась научиться играть.
Времени впереди будет много…
От мысли о том, что времени у нее будет ой как много, если она останется дома, размышления ее привели вот куда: а как долго она, Льняна, с ее нетерпеливостью и стремлением бежать вперед, сможет прожить в этой спокойной, неспешной, томной атмосфере Дриадова Леса?
Как долго ее будет забавлять, и удовлетворять эта полная удовольствий, неги и плотских радостей жизнь? Как скоро она «закиснет» в этом «сладком болоте», наплясавшись, напевшись и наплетясь кос с цветами? Как скоро ей все надоест и от недовольства собой и своей жизнью она закинет подальше магические манускрипты и разругается со своими легкомысленными подружками, которые, в отличие от нее, другой-то жизни и не знали. Да что греха таить — никогда и не были предназначены к ней.
