Идя в ночи по тропе, Льнянка вглядывалась в знакомые с детства просторы и опять со страхом осознавала, что возможно видит их в последний раз.
Луна уже зашла, но звезды на безоблачном небе сияли как никогда ярко, высвечивая заливные луга внизу. Реку вот только из-за начинающегося подниматься предутреннего тумана было не видно. Лишь немногие фонари на галеях да костры их команд на берегу, мигающей цепочкой обозначали ее. Где-то под откосом, по которому они шли, изредка тихо всхрапывали лошади, невидимые в резкой ночной тени от насыпи. Зато в отдалении разноцветными фонариками, разбросанными по темному лугу, светились палатки знати, в которых, видно, горели ночники.
В какой-то момент пришло понимание, что все эти непривычные месту звуки и огни, неуловимо изменили родной простор и сделали его другим, каким-то чужим и незнакомым, а значит все, что было уже позади и путешествие ее началось.
С этой мыслью девушка откинула все свои страхи и сомненья, и смело прибавила шагу, нагоняя отца, который ушел далеко вперед.
Они спустились в затон, в котором еще вчера, в это же предрассветное время, она пристраивалась на любимое место с удочкой, не ведая об уже стоящей на пороге судьбоносной встрече.
Пройдя по мосткам, спустились в крайнюю лодку.
— Пришла моя очередь прощаться с тобой, дочь, — тихо сказал отец.
— Там, — он мотнул головой в сторону реки, — на такой тихой воде, как в сегодняшнюю ночь, звуки разносятся далеко, а туман еще не набрал плотности. Так что, отплыв отсюда, больше мы поговорить не сумеем. А выставить Полный полог я на проточной воде не смогу, мне еще надо лодку туда и обратно доставить, да тебя на корабль поднять. Так, запомни вот что — первое: не проявляй пока силу при людях, освойся сначала. В отдалении от Леса тебе ее будет еще долго не хватать — так что, соизмеряй свои возможности. Второе: найди, где и у кого учиться — это очень важно! И третье… помни, я очень сильно тебя люблю, дочь! — стушевавшись от последних своих слов, он быстро накинул капюшон плаща ей наголову и зашептал заклинание.
Лодочка споро скользила по реке, тихо, лишь с легким шелестом, рассекая носом воду. Они обогнули последний в растянувшемся караване корабль и, чтоб случайно не попасть в свет горящих на берегу костров, приблизились к его темному борту.
— Пора, — одними губами шепнул отец и, не сдержавшись, обхватил ладонями лицо Льняны, и принялся ее целовать быстрыми короткими поцелуями — в лоб, в нос, в щеки, в губы. От этого в носу у Льняны защекотало… а, может, не от этого, а просто подлые слезы опять напали…
В следующий момент девушка почувствовала как воздух, обвивая ноги и заворачивая плащ вокруг тела, потянул ее вверх к перилам корабля. И лишь легкое как дыхание последнее напутствие отца:
— Прощай, малышка… удачи… да хранит тебя Многоликий… если даст Он — еще свидимся…
И вот она стоит на палубе между перилами, которые только что видела снизу, и каким-то дощатым строением. Глянув вниз и не заметив в темени и тумане, стелившихся за бортом, отца, решила таки двигаться вперед.
Она еще раз огляделась и прислушалась — на палубе все тихо, только едва слышный равномерный плеск воды о борт корабля и откуда-то снизу невнятное бу-бу разговора, видно оставшихся на галее гребцов.
Не став рисковать, тем более что рядом никого не было, и формально запрета отца она не нарушала, Льняна все-таки применила слова Тихого шага и, щепотью кидая силу себе под ноги, пошла по проходу.
Дощатое строение, занимавшее большую часть палубы, оказалось толи конюшней, толи коровником — знакомый смешанный запах навоза и сена, что почувствовала девушка, просунув голову в дверь, обмануть не мог.
Она ступила внутрь. Чуть послушав и не услышав ничего нового, подкину вверх искру. В свете маленького огонька, напоминающего голубой и призрачный свет звезд, она обвела глазами помещение:
«— Все-таки конюшня», — решила девушка, увидев кроме открытых пустых стойл и желоба для спуска нечистот еще и кое-где сбрую на костылях по стенам да развешанные попоны. Еще она заметила лестницу, приставленную к дыре в дощатом потолке:
«— А там, должно быть, сеновал — то, что надо, чтоб затаиться до отплытия!» — порадовалась она, что так быстро нашла укрытие.
По мере приближения к лестнице, голоса стали звучать отчетливей:
«— Видно, прям под этим местом сидят… в шику играют…» — определила Льняна по уже отдельно слышимым словам.
Она ступила на лестницу и… раздался сочный пронзительный скрип. Девушка замерла в страхе:
«— Вот дура-то — под ноги кидала, а на лестницу забыла!» — кляла она себя, слушая, что происходит внизу.
А там, как не обидно было, все-таки услышали шум!
— Наверху кто-то есть! — раздался четкий вскрик испуганного голоса — и тишина, заставившая девушку не дышать.
— Да ладно! И кто ж там может быть? Все наши на берегу и команда, и господа тож — стали бы они красться потихоньку. Наверное, это… — раздался второй, издевательский такой голос.
— Наверно… кто?! — опять первый, испуганный.
— Наверно это… сатиры рогатые пришли и медведей привели, что б потрапезничать нашим Каркушей! У-у-у! — это опять второй голос, только теперь утрированно зловещий.
— Овсян, прекрати парнишку пугать, ход делай, давай, не тяни, — это уже третий голос, низкий, спокойный. — Эт Каркуш, корабль на волне поскрипываеть — он же из дерева все-таки.
Не испытывая больше судьбу и уже щедро разбрасывая силу вокруг Льнянка полезла наверх.
А там, действительно оказалось сено! Девушка на четвереньках пробралась в самый дальний угол и зарылась в стог. И, несмотря на все переживания долгого дня, она, как ни странно, сразу провалилась в сон.
* * *
Бирему мягко качнуло от первого гребка весел, и она плавно заскользила по воде. Ли довольно откинулся на подушки, разваливаясь на любимом месте, и решил было вздремнуть.
А чего не быть довольным? Навязчивые голодные мысли о встреченной вчера девчонке он отгонял, дожидаясь пятого дня, а в остальном все было просто отлично!
Вчера, вообще, день выдался хоть и хлопотный, но интересный.
После вкусной трапезы в деревенском трактире они вернулись к реке. Здесь для них уже была раскинута большая, как и положено принцу, дорожная палатка. Правда, посредь других таких же. Но они к тому времени уже и так решили для разнообразия поучаствовать в жизни странствующего двора, так что сильно переживать по этому поводу не стали.
После почти полутора десятниц проведенных на отшибе от общества, ничего так — сносно, прокатили и Торжественная дневная трапеза, и незамысловатые шумные игры на луговом просторе, и вечерний Большой прием на раскинутой меж костров площадке, и даже танцы последовавшие после него.
Его величество был очень доволен присутствием брата и его людей — ему тоже, чей поди, уже приелись одни и те же лица, мельтешащие вокруг него в течение стольких-то дней на ограниченном пространстве биремы.
