Эль открыла глаза и встретилась с пораженным ненавидящим взглядом «противного дядьки». Случилось самое плохое, что могло вообще произойти — не только девочка узнала его, но и он вспомнил ее!
Оставив тетку Медвяну и корзины с овощами на крыльце того дома, к чьей двери они жались, Эль протиснулась между какими-то мужиками и бросилась домой.
«— Это все мои красные волосы! Он по ним меня узнал! Говорила тетушка надеть чепчик — так ведь нет, не послушалась! Что теперь будет?!» — корила она себя.
А залетев в лавку, принялась звать отца:
— Папа, папа! Ты где! — голосила она, носясь меж развешанных ковров и пугая покупателей.
Когда отец прибежал на ее зов и выслушал сумбурную речь, то только посмотрел на нее, как выдохнул, и тихо сказал:
— Будь готова дочь в любую минуту уехать из города.
Но они не успели. Отец хотел сделать все, как положено — продать, или сдать лавку и квартирку, расплатиться с поставщиками, выполнить срочные заказы. Именно об этом слышала Эль все последние дни, присутствуя при разговорах отца и приказчиков, пока помогала паковать вещи.
Но его благим намерениям не суждено было исполниться, и уехать из города тихо и без проблем они так и не смогли. На третий день после происшествия на улице, так же как и в тот первый раз, во время вечерней трапезы к ним ворвались.
Настоятель, теперь Первого храма Старого Эльмера, был уже не тем зачуханым служкой в мятой льняной рясе, а величавым полным достоинства служителем в переливающейся серебром белоснежной атласной мантии. И если бы не обстоятельства, поломавшие жизнь и Эль, и ее отцу, и запечатлевшие это лицо в памяти прочно, то его можно было бы и не узнать.
Да и сопровождали его сегодня не четверо пожилых солдат в потертых кожаных доспехах, а полтора десятка отборных воинов приписанных к ратуше одного из крупнейших городов королевства и снаряженных в лучшие стальные кирасы и шапели.
И все же подросшей Эль было непонятно — как он не побоялся придти к ним сегодня и снова начать угрожать? Она-то отчетливо помнила не только его лицо, но и тот ужас, который искажал его при взгляде на маминых змеек.
Но, буквально после первых фраз, в которых служитель в первую очередь превознес себя и свое сегодняшнее положение, он ответил и на этот незаданный вопрос:
— Ведьмы с вами больше нет! Так что в этот раз вы будете делать то, что скажу я! — вот и стало понятно, почему он не объявился сразу, как опасался отец, и тем самым дал надежду, что они смогут спокойно собраться и уехать.
Видимо, «противный дядька» не хуже Эль помнил об огненных змеях и разведывал обстановку. А теперь был в курсе, что их и защитить-то некому.
Поняв это, Эль в страхе посмотрела на отца, которого к этому моменту двое солдат успели выволочь из-за стола и теперь держали с заломленными назад руками. Девочка перевела взгляд на тетку Медвяну. Та так и продолжала сидеть, в растерянности машинально кроша пальцами хлеб. Сама Эль успела встать, но далеко от стола не ушла.
«— Куда? Бежать и прятаться среди тюков в лавке? Ну, уж нет!», — ей не четыре года нынче!
— Тебя, торговец коврами, бросят в тюрьму за неуважительное отношение к Светлому Господину нашему! — меж тем вещал настоятель: — А тебе, капитанская жена, я советую тотчас уйти и больше в дом, противный Храму, не возвращаться! — это он уже велел тетке Медвяне.
Та, не понимая ничего и хлопая глазами, стала подниматься со стула.
— А ведьмино отродье я спалю на костре прилюдно, чтоб неповадно было таким в нашем славном городе селиться! Хватайте девчонку! — приказал он солдатам.
Тетка, успевшая к этому моменту выбраться из-за стола, услышав такой приказ, кинулась к девочке и загородила ее собой:
— Побойтесь Светлого, Отец! Это ж ребенок! — закричала она и выставила ладони с растопыренными пальцами, не подпуская к Эль солдат.
Отец стал вырываться из державших его рук в стальных перчатках.
А для самой Эль время как бы остановилось.
Она в одно мгновение приметила слезы тетушки Медвяны и поняла, что та уж старенькая, чего за живостью и говорливостью той, девочка и не замечала раньше — значит и защитить ее не сумеет. И в этот же миг разглядела, как мышцы на плечах отца вздуваются с неимоверной силой, но все равно не могут совладать с железной хваткой солдатских рук. И торжествующую лисью рожу настоятеля увидела. И одновременно растерянные и решительные лица воинов, пораженных этим ужасным приказом, но все равно готовых выполнить его.
А поверх всего, выхваченного глазами за долю секунды, легло видение ленточки удерживаемой маминой рукой и стелющейся по морскому бризу. И сразу Эль почувствовала, что за окном бушует холодный осенний шторм и он тянется к ней и хочет помочь.
«— А вот он-то вполне может нас защитить! Я же тоже волшебница, как говорила мама!», — и она позвала осенний ветер в щелочку между створок окна, как когда-то в детстве обращалась к соленому бризу.
А он, отзываясь, приналег и одним махом и створки распахнул, и стекла разбил. Эль, чувствуя его всей душой, «ухватила» только ею видимый ветер руками, как собаку за поводок, и направила на настоятеля.
Тот не сразу поняв, что происходит, закричал:
— Кто посмел камнями в окна кидаться, когда я тут нахожусь?!
Но в следующий момент его подхватило и прижало к стене, припечатав сверху теми солдатами, что направлялись к Эль и оказались на пути у ветра. И завопили они все впятером в один голос! Тяжелые железные доспехи теперь не защищали, а давили их тела, впиваясь острыми краями.
Обойдя тетку Медвяну и встав перед ней, что бы и ее не зацепило, девочка лихорадочно соображала, что делать.
Направить часть потока на солдат, которые держали отца, она побаивалась. А на улице, под дверью, ожидало еще несколько воинов. А самое главное, она чувствовала, что ветру, лихому, порывистому и буйному, вся эта расправа очень даже нравиться и было неизвестно, как долго она сможет им управлять. Он, как плохо воспитанная собака, рвался с поводка и если саму хозяйку может и не покусает, то вот ее приказов, скорее всего, скоро слушаться перестанет.
Она вспомнила мать в такой же ситуации. Та что-то тогда говорила «противному дядьке», чего-то добивалась от него и только после его согласного кивка, отпустила.
«— Чего же она от него добивалась? Или — нет, лучше не так. Что нам сейчас нужно? А нам нужно, спокойно уехать из города!» — проносились в голове Эль вопросы и ответы на них.
Сообразуясь с ними и с тем полным достоинства и спокойствия образом матери, который стоял у нее перед глазами, она подошла к куче из рук, голов и кованого железа, что была сейчас припечатана к их стене, и заговорила, глядя в лицо настоятеля.
— Вы, господин настоятель, должны дать мне обещание, что мы с папой сможем спокойно уехать из города, а оставшаяся здесь дина Медвяна продолжит жить спокойно, — начала она, сразу выкладывая свои основные требования.
