Но главное, что сразу после того, как амулет был повешен ей на шею, она перестала чувствовать рыщущий вокруг ветер. Да и он, скорее всего, потерял ее из виду, так как более не тревожил.
Во-вторых, томительный жар старушка сняла сразу, напоив Эль какой-то настойкой. А со слабостью, сказала, нужно будет побороться несколько дней и капелек дала в помощь.
А потом, когда девочка была обихожена и защищена, вела с отцом странные, малопонятные, но жуть какие интересные разговоры:
— Ты, господин, — говорила она поучительно, — вези маленькую госпожу быстрей к ее родственницам в Долину. Не тяни. В пути нигде не останавливайся. А то, не ровен час, растреплется мой амулет и стихия опять привяжется — стара я уже, а госпожа-то хоть и молоденькая, но всяко сильнее меня будет, больно крепко тогда привлекла ее. А сама-то необучена совсем, горлица сизокрылая, так что без помощи опять не справится, — и жалостливо так погладила девочку по голове.
— Да знаю я дина Лесняна, знаю, что везти ее в Долину надо. Мы собственно туда и направляемся. Только вот не знаю я, как ее искать, Долину эту! Мы-то, с матерью ее, — он мотнул головой, в сторону сидевшей на стуле дочери, — договорились когда-то, что она сама за ней придет, годам к тринадцати. А вот обстоятельства вынудили нас гораздо раньше съехать с нажитого места. А вы, дина, не знаете как их — этих волшебниц, найти?
— О-ох! Милой мой господин! Трудно тебе придется — ведь никто пути незнающий в Долину-то не войдеть. Скажу только, что слышала. В горах Тенебриколя, там-то люди с эльфами помешаны и многие видеть могуть, примечали иногда деревеньку вдалеке. А как пытались дойти до нее, то, сколько не шли, а к ней приблизиться не могли. Думается мне, что это и есть Зачарованная Долина. Так что езжай туда — там у местных и проспрашай. Может, что и получится.
— Спасибо, дина Лесняна! Так и поступлю, — отвечал ей отец.
А старушка вдруг о другом заговорила:
— А звала тебя с собою госпожа в Долину-то жить? — и, дождавшись согласного кивка от мужчины, уже сама головой покачала, как качают на действия неразумных деток: — Что ж не захотел-то с ней идтить? Гордость мужская да самолюбие, чей поди, заели…
— Отчасти да… а вы дина знаете на каких условиях мужчины без Дара в Долине живут? — слегка возмущенно вопросом на вопрос ответил ей отец.
— Но сейчас-то ты, милой господин, это делаешь. Или просто госпожу к матери доставить хочешь? Нет? — она посмотрела как отец, уже без гонора, а покаянно, качает головой, только теперь отрицательно.
— А все почему? Да потому что и выбора-то нету — мужчина, познавший в любви волшебницу Дола, никогда ее уже не забудеть. Это ж вам не простая девка — это дочь самого Отца нашего — Темного! А вы еще и маленькую госпожу прижили, которая от рождения евойная наследница! Выбор-то в этом случае делаеть только сама госпожа, если по своей воле в Миру остается. А твоя-то, видно, не захотела… или не смогла…
— Она та, которая для Рода рождена. Да и пережила уже в Миру одного мужчину… давно… — совсем уж повесил голову отец, подтверждая слова старушки.
— Вота! А я что говорю! — довольная, что слова ее подтвердились, но с состраданием в голосе, ответила она.
В тот раз, ничего еще не зная и не понимая, Эль поражалась — как это дина Лесняна смеет ее самого хорошего и любимого папочку отчитывать?! А он, как напроказничавший мальчишка, еще соглашается да виниться. И, с присущим детям, стоящим на пороге взросления, образом мыслей, не разобравшись, но категорично, приписала эту свою обиду за отца, опять на счет матери. Которая мало того, что бросила их, но еще, как оказалось, и что-то там указывала папе! А «жучок», вдруг проснувшийся от многозимней спячки, с голодухи это заглотил и не подавился.
Это позже, когда узналось многое и Эль разобралась в смысле разговора, слышанного ею в домике старой Лесняны, пришло понимание, что далеко не каждый мужчина захочет менять свою насыщенную и бурную, но короткую жизнь в Мире, на многовековую, но проходящую в глуши. А во многих случая просто и не может, неся ответственность за людей и земли — как это сложилось когда-то у матери с ее первым возлюбленным, а теперь и у сестры, про существование которой пока Эль и знать не знала.
Опять же, пришла к ней и жалость к волшебницам, которые оставшись в Мире с любимыми, а потом пережив их, возвращались в Долину разрушенные и раздавленные горем, учась затем жить вновь, порой не одну сотню зим. И страх пришел, что, не дай Создатель и ей такое пережить — ведь, как говориться: «Пути Его неисповедимы…»
Но это будет позже… гораздо позже. А пока Эль злилась на старенькую дину Лесняну за то, что такой разговор завела, явно папе неприятный. На отца, что хотя ему и не нравилось, а разговор этот продолжает. На мать, которая причина всех их бед. Ну и на себя за одно — так, до кучи, что не как все люди нормальные уродилась!
Но тетушка Медвяна, которая не просто многому ее научила, но и душу вложила, могла бы гордиться своей воспитанницей — не стала девочка, ни в разговор взрослых влезать, ни недовольство свое показывать, и уж тем более замечаний старому человеку делать. А встала, да потихоньку вышла из комнаты.
А тут, сразу же в сенях, что за дверью комнатки, и случилась одна из важнейших встреч в ее жизни.
В углу на охапке соломы лежала кошка, обычная, трехцветная, каких много и в городских кварталах и в деревнях по дворам живут. Мордочка у нее была круглая, в «чумазых» пятнах, нос розовый, а уши маленькие. Глазки же кошечка жмурила, едва приоткрыв один, когда хлопнула дверь, а потом, увидев какую-то пришлую, но маленькую и неопасную, закрыла опять, продолжая демонстрировать довольство и спокойствие.
А, как известно, девочка — любая девочка, не только Эль, мимо кошечки пройти не может. Тем более когда она не одна, а с котятками!
Малыши те, не более двух десятниц от роду, сосали мать, наминая ее пестрый животик. Это четверо — упитанных, кругленьких и сильных. А вот один, самый меленький, как будто и разница-то у него с братьями и сестрами, не в минутах, а в нескольких днях, лазил по их головам и все никак не мог втиснуть свою мордочку.
Этот бедолага совался меж толстых бутусов, а те, не выпуская материну сиську и не открывая глаз, отпихивали его. Но он, упорный, опять взгромождался на них и норовил вклиниться. А сам-то крошечный, только-то и заметного, что розовые на просвет уши и дрожащий хвостик, тоньше мизинца Эль.
Видя эту картину, девочка, и так в расстроенных чувствах, чуть не разревелась. Она аккуратно взяла малыша в руки и прижала к себе. Котенок, даром что немощный, сразу почувствовав незанятое братьями-оглоедами доступное тепло, полез ей под плащ, а там свернулся клубочком и… замурчал, звонко, с присвистом!
Тут и отец с диной Лесняной вышли. Старушка сразу приметила, что один из котят уже на руках у девочки. Она осторожно раздвинула полы плаща и потрепала того за ушком, а потом обратилась к Эль:
— Раз так — забирай. Он уж без тебя теперь, госпожа, и не выживет. И даже имя его не поможеть…
