Народ на входе, ожидающий, пока я в туалете раздавлю еще одну пару таблеток экстази и вынюхаю их, прежде чем подняться наверх и снова продолжить: взгляд в глаза, бумажка в руки — проходи.
— Извините, у нас только по клубным картам.
— Привет, привет, да есть, привет…
— К сожалению, это частная территория, и хозяева клуба вправе отказать вам во входе. Нет, я не знаю, кто вы.
— Ой, моя любимая песня, подождите! — Бросок на танцпол, круг по клубу: вот в випе сидит медитативно-загадочный, спокойный Саша «Птюч», по которому никогда не поймешь, то ли он трезвый, то ли наглухо под чем-то, вот улыбающийся Игорь Шульинский, еще не уехавший в деревню к коровам диджей Еж (а может, он и не уехал вовсе, но так гласила общепринятая байка). Спокойные, сидящие на полу вдоль стен, бесконечно разговаривающие люди, и мерный ритм хауса, доносящийся с танцпола.
Афтепати в клубе «Лес», «Эрмитаж» и вечная Света Викерс, напоминавшая мне ведунью из друидских сказок — странные ассоциации — согласна; молодецкое веселье Титаника, захватывавшее в свой плен прямо при съезде на Ленинградку, и безудержное расколбасное скакание на его танцполе, среди ничего не понимающих широкошеих граждан с признаками полного отсутствия интеллекта на лице. Но зато они мерно и тяжело двигали руками и ногами в такт музыке свежеродившихся «звезд» за диджейским пультом. Эвиан из-под крана в баре, виски-кола в випе, и разговоры, разговоры, улыбки, поцелуи, опять разговоры. Поход впятером в туалет, понимающий взгляд охраны. А кстати, Колян, я тогда была в тебя влюблена! Или не тогда? Но помню, что в круговерти тех времен было и такое, что упоминание диджея Коли ввергало меня в трепет, и в твоем присутствии я всегда замирала в надежде на многозначительный взгляд. Вот ведь жизнь, странная штука, правда? Только мы с тобой знаем, почему эти строчки заставляют нас теперь улыбнуться, мой обожаемый и хороший друг…
Снова память возвращает меня в «Птюч», вернее в туалет, где я снова дроблю, по-моему, уже десятую за вечер экстази, чтобы, смешав с кокаином, пропустить по ноздре, и носовая перегородка, не выдержав нагрузки каждодневных разъедающих химических соплей, провалилась или сожглась, создав этим еще одну известнейшую байку, как прямо из клуба меня увезли в Склиф на восстановление носа.
С пластмассовыми (или какие они там — железные?) хрящиками в носу нюхалось гораздо веселее.
Оставив надоевший (ха! уже вот так) кайф от экстази неискушенным в интеллигентных радостях бандитам, мы модно перешли на виски с кокаином. Снова разговоры, разговоры, танцы, холод на зубах, джек дэниэлс, звенящий смех, залитый чивасом утренний отходняк, и снова танцы, мимолетная любовь, мелькающие лица, клубы, звуки — все вперемешку, и привкус молодого счастья на губах от осознания своей исключительности, превосходства над серой массой людей, проживающих свои обыденные жизни, погрязших в мелкой суете скучнейших обстоятельств, не знающих аромата безудержного веселья, свободы, вседозволенности и красоты распущенности.
Забываясь в бесконечной череде событий и улыбок, мы по полной отожгли середину девяностых, еще не зная, что почти всех нас, за редким исключением, терпеливо ждал спокойный тихий героин. Он терпеливо ждал, пока мы неустанно веселились, того момента, когда мы в поисках новых удовольствий откроем для себя его.
Все началось с «качелей».
Глава 2
Сидя на берегу Индийского океана в давно облюбованной кафешке, под припекающим даже в тени полуденным солнцем, довольно сложно вспоминать события более чем десятилетней давности, вороша нечеткие картинки и напрягая почти отказавшую память. Человеческий мозг стремится вычеркнуть все, что страшно вытаскивать на свет божий, что грозит утопить в давно похороненных боли и страхе, как будто и не было ничего, обманывает себя тем, что раз уж проскользнул сквозь все это дерьмо и гниль, так зачем же хранить эти дурно пахнущие воспоминания в закоулках памяти.
Но как призывают почти все мистики, когда-либо существовавшие на Земле: идите туда в своей душе, где вам всего страшней и больней, и, пройдя все это заново, с пониманием и принятием, вы откроете дверь к свободе.
Как я уже говорила, все началось с «качелей».
Неизвестно имя того человека, который первым придумал соединить разговорчивую подвижную бодрость кокаина с мягкостью и плавностью тихого спокойного короля наркотиков.
Однако все чаще и чаще в клубах начали встречаться слегка почесывающиеся, с маленькими зрачками и плавными движениями, тем не менее все такие же разговорчивые и не спящие люди.
И опять же не помню, когда и какой он был, этот первый миг знакомства с мистером Медленным, который аккуратно и незаметно, почти крадучись и обещая быть лишь утренним расслабляющим фоном изматывающего, но не надоедающего круглосуточного веселья и жизни в движении, постепенными маленькими шажочками вошел в мою жизнь.
Вновь — безудержные пати, и смех все так же не смолкал вокруг, и новые знакомства продолжались, и старые знакомые все так же мелькали в мерцающем полумраке клубов, и музыка становилась все новее и лучше, и привычная приятная морозящая нёбо свежесть кокаина со вкусом пригубленной виски-колы все чаще смешивалась со сладковатой горечью героина, добавлявшего загадочности моим глазам и плавности по-подростковому резковатым движениям.
Снова память услужливо подбрасывает мне сменяющиеся картинки, перемешанные случайным образом вне хронологии и логики.
Пробивающийся сквозь зашторенные окна утренний свет в том самом маленьком клубе в саду «Эрмитаж», название которого я не помню (или это была чья-то двухэтажная квартира?), тихий не останавливающийся говор сидящих поодаль людей;
очередные скрученные сто долларов, валяющиеся на столе;
украденная из ЦДХ тяжеленная статуя, стоящая посреди комнаты друга, у которого я тогда жила;
грязная маленькая болонка его мамы, выблевывающая сожранные пакетики с героином;
мы с Катькой в ее красиво и богато оформленной розовой девичьей комнате, сидящие на полу и расфасовывающие несметное количество грамм кокаина? спидов? в вырванные и порезанные тетрадные листочки, обнюханные так, что даже разговаривать уже невозможно;
какие-то терки с пальцующими бандитами;
флюрный чилаут «Аэроданса» с мерно вещающим какие-то притчи диджеем Листом, хотя, может, это был вовсе не Лист, или Лист, но вовсе не в «Аэродансе», он всегда у меня связан в памяти с тихими медитативными кришнаитскими сказками и какой-то неземной красоты задумчивостью на лице;
вылавливание макарон из доширака на балконе в сером неприветливом здании аэровокзала под неравномерное уханье трансовых битов и прорывающихся сквозь стены высоких звучков, расщепляющих сознание, — черт, я ж работала в «Аэродансе», вспомнить бы еще кем.
Звучание церковного колокола при выходе утром из «Птюча», вот она, ирония судьбы — я даже не помню, действующая это была церковь или нет, в подвале которой «Птюч», собственно, и находился, но перезвон колоколов как-то поутру отпечатался в памяти почему-то так же, как и код ближайшей к клубу двери подъезда соседнего дома, куда мы бегали курить траву, досаждая и без того измученным вечным ночным движением жителям.
