То, насколько вид этих финансовых отчетов был дик для любого, кто хоть когда-нибудь с ними сталкивался, я понимаю сейчас, а тогда, по незнанию, меня это вполне устраивало.
Я никогда не скрывала ни от Тани, ни от Вити, что я занимаюсь этим в первый раз и ничего толком не знаю.
Слишком большая ответственность.
Но Витю тоже все вполне устраивало, да и, в принципе, он вообще не лез в дела бара.
По крайней мере, внешне.
Как мне потом рассказал Андрей Одесситка (мой старый друг, которому Витя и предлагал должность гендиректора), с моей кандидатурой Витя согласился после того, как Андрей наотрез отказался переходить мне дорогу. Аргументировал он это тем, что у меня барменом работал, когда я уже была генеральным менеджером, и уж точно знает, что лучше, чем я, они никого не найдут.
Танина война с Покровским приобрела перманентный характер, бар постепенно раскручивался, я работала без отдыха, пытаясь задушить в работе раздирающую меня изнутри боль от смерти Ричи.
Всех все устраивало.
Глава 4
Беркович нашла отличный официальный повод губить свою печень.
Каждые выходные она нанюхивалась кокаина, заливая его огромным количеством водки с квасом (отчего у нас постоянно была жуткая психотравма, чтоб, не дай бог, квас не закончился), и веселила приходящий народ.
Она сознательно, а может быть и нет, выбрала для себя роль сумасшедшего клоуна, который обязан сделать вечеринку интересной.
И у нее это получалось.
Она сходила с ума очень искренне, очень пьяно и весело, она пила шампанское, скакала по барной стойке, вытаскивая на нее танцевать людей из толпы — ей никто не мог отказать, орала матом непристойности и всячески развлекала приходящий с привычными минами скучающей искушенности светский люд.
Те, кто не знал Беркович близко, были в шоке, но ее задор заставлял веселиться и их.
— Пейте, суки, чего вы не бухаете? Вы что сюда пришли — с кислыми рожами стоять? А ну-ка быстро! Быстро налейте этим мачо недоделанным, пусть расслабятся, а то стоят, на девок пялятся, а подойти ссут! Куценко, бля! А ты хули стоишь, не пьешь? Ты что мне, бля, не друг — не собутыльник? А ну-ка быстро иди сюда!
Те, кто знал ее близко, тоже не переставали удивляться ее захватывающему безумию и, крича: «Беркович, я тебя обожаю», — с удовольствием поддавались на ее провокации.
Ну а нам доставалось больше всех.
У Тани была идея-фикс: по ее сигналу персонал должен был резко бросить все и дружно взобраться на стойку танцевать.
Мы технично игнорировали эти условные сигналы, зная, что по утру она все равно забудет.
Однако она каждый день продолжала настаивать на претворении этой идеи в жизнь.
Все мои уговоры, все мои объяснения, что это нереально, что это очень будет мешать работе, на нее не действовали.
— Хочу и неебет, — вот и весь разговор.
Мы продолжали технично игнорировать.
Больше всех доставалось от Тани Артурке — большому красивому бармену, с огромными грустными телячьими глазами, очень спокойному, очень меланхоличному и очень армянину.
Таня была ростом ему примерно по грудь, поэтому, когда она решала поучить его жизни, она подходила к нему вплотную, задирала голову вверх, Артурка опускал свою вниз, грустно глядя на нее своими добрыми глазами, и Таня во всю дурь принималась на него орать, махая руками и бесясь от того, что он вообще никак не реагирует и даже не меняет выражение глаз.
— Вот хули ты не улыбаешься? Хули, я тебя спрашиваю, ты стоишь и нихуя никому не улыбаешься? Вот хули ты своим похоронным ебалом портишь мне весь пейзаж в баре? У нас тут что, похороны онаниста-неудачника? Нихуя, бля! У нас тут праздник! Ясно тебе? Веселый, бля, очень радостный праздник каждый день! Вот ты должен стоять и радоваться! Стоять, очень сильно радоваться и очень сильно улыбаться! Ясно тебе? Все, пшел вон, улыбаться. Заебали, ироды. Со свету меня так сживут. Нихуя не понимают, как надо работать. Что бы вы вообще тут без меня делали? С голоду бы все бы подохли, суки! С голоду и с тоски!
И уходила в бар хлопнуть с горя рюмашку.
Как-то незаметно в баре все чаще стала появляться Лера, жена Вити, неимоверно интеллигентная, очень похожая на благородную английскую леди, всех называющая исключительно на Вы и разительно отличающаяся от ненормальной Беркович.
Лера принялась облагораживать бар, привнося в его интерьер нотки эстетства, дух английской буржуазной роскоши, и заставляя меня нервно дергаться при каждом взгляде на счета за это эстетство.
Имитация старинных подсвечников на веранду — 2000 у. е. за штуку.
Шторы из ткани Ральф Лорен — 300 долларов за метр.
Торшер на барную стойку — 3000 долларов.
И так далее, по списку.
Леру мы боготворили.
Готовы были сделать для нее все, что угодно.
Она была такая изысканная, такая воспитанная, такая культурная, она так элегантно возмущалась, если ей что-то не нравилось, и так интеллигентно просила о чем-то, что ей никто ни в чем не мог отказать.
Она нас восхищала.
А уж на фоне Беркович и подавно.
Они были как черт и ангел — обе увлекались кокаином, обе много пили, только Лера предпочитала розовое шампанское и джин-тоник с двумя дольками лайма, а Беркович хлопала водку, запивая ее квасом.
Они были подругами.
Такими разными, такими абсолютно противоположными, но все же подругами. Мы любили их обеих, а Таню, вдобавок, еще и ненавидели всем сердцем.
Таня на досуге занималась моим воспитанием, помимо того, что просто учила, как жить, она вдалбливала в меня всеми доступными ей способами (а вариаций была масса), как нужно управлять заведением, аргументируя это тем, что, если она помрет или мы ее со свету сживем, Москва сгниет с тоски и скуки, так как никто не знает, как правильно надо народ веселить в нашем городе.
Народ она и, правда, веселить умела — бар забивался по выходным до отказа, а сама она все чаще и чаще уходила в многодневные запои.
Москва с удовольствием осваивала новый вид отдыха — народ начинал приходить часов в 10–11 вечера сытый после ужинов в ресторанах, гламурно и разговорчиво напивался разнообразной алкогольностью, и к часу ночи наши маленькие 120 квадратных метров превращались в очаг разврата и порока — к бару было не протолкнуться, девушки визжали под знакомые хиты, очередь на входе и пробка из машин на бульварах стали нашей достопримечательностью.
Людям нравилась атмосфера: в небольшом помещении все друг друга видели и, как правило, все друг друга знали, ввиду жесткого фейсконтроля чужих и людей с улицы здесь не было, и поэтому можно было расслабиться и позволить себе многое.
