Все расслаблялись на полную катушку.
Еды не было вообще, но особо голодные с удовольствием ели персональские бутерброды с вареной колбасой и сыром. В последствии даже начали специально приходить завтракать этими бутербродами, зная, что бармены в куске хлеба им не откажут. Дома им такой завтрак есть как-то некомильфо, в ресторане не подадут — а вкус родной с самого детства.
Верхом популярности наших бутербродов стала стойкая привязанность к ним компании из нескольких девушек. Они всегда приходили часов в 6 утра в субботу, едва балансируя на, немыслимой высоты, шпильках и, неизменно выкрикивая на входе: «Кристаля нам давайте, и бутербродов, срооочна!»
Бар по выходным гудел, пьянел и веселился.
Но самое интересное, как водится, всегда происходило в офисе.
Офис — это вообще святая святых любого заведения и самое злачное место.
У нас в офисе стоял огромный белый диван, мониторы с картинкой от видеокамер, показывающих происходящее снаружи, и за стеклянной перегородкой — склад с алкоголем.
В общем, все продумано.
Еще там был туалет для персонала — то есть самая ценная комната в заведении, где очередь в туалеты всегда была устрашающих размеров.
Правда, офисный туалет далеко не всегда, в отличие от общедоступных, использовали по назначению — в офисе было можно все, на то он и офис.
Сколько ценных для желтой прессы и скандальных ситуаций было похоронено в офисе бара ««30/7»» — не счесть. Я люблю всех этих людей, которые бузили там и ничего не стеснялись, и поэтому тоже похороню это в своей памяти, позволив себе обсуждать это только с самими участниками событий за бокалом вина в ресторане, со смехом и коронным: «А ты помнишь, как ты в офисе выступил?»
И только для одной истории я сделаю исключение и расскажу ее здесь. Эта история стала известна всей Москве, породила кучу слухов, сплетен и кривотолков, поэтому стоит изложить все события правдиво, так, как я наблюдала их практически с первого и до последнего момента.
Как Таня сошла с ума.
Глава 5
Началось все со дня рождения Сани Железникова. Железо, тогда еще с первой своей женой Катариной, неимоверно красивые, одетые в тон друг другу и лучащиеся, как нам казалось, объединяющей их такой же красивой, как они, любовью, закатили пьянку на славу. Были только свои, которых по обыкновению набралось пол-Москвы, помимо фри бара, полностью оплаченного Саней, была еще куча подаренного ему алкоголя, оставленного у нас в офисе, а поскольку офис, как обычно, еще и использовался для необходимых на хорошей вечеринке ускорений, в процессе этих самых ускорений весь этот алкоголь был также вскрыт и оприходован.
Незадолго до этого дня рождения, где-то недели за две, Таня, по обыкновению бушуя, зашла в офис и, посмотрев на меня с минуту, достала из кошелька тысячу долларов, положила передо мной и не принимающим возражений тоном сказала:
— Чтоб с завтрашнего дня и в течение недели я тебя здесь не видела. Пиздуй куда хочешь, в какой-нибудь сраный Египет, куда угодно. Вот тебе деньги, а через неделю чтоб была свежая загорелая и отдохнувшая — видеть больше не могу твое унылое лицо, как будто тебя здесь, как в Освенциме мучают. Оставь вместо себя Алису, телефон чтоб всегда был включен, и все — встала и пошла в турагентство за билетами.
Я к тому моменту и, правда, была, как выжатый лимон. Чтоб сбежать от себя, я практически жила в баре. Чтоб не увеличивать персонал, замыкала на себе все, что возможно — все равно я почти круглосуточно на работе. Выходных я себе не давала, хотя имела на них полное право — не могла. Даже в воскресенье, которое я себе установила, как официальный День Дочери, проводила полдня в баре вместе с ней. Спасало только одно — не было необходимости рисоваться на работе раньше двух часов дня, но зато я там сидела минимум до двух-трех часов ночи.
Я знала всех гостей и в лицо, и по именам, и что они любят, и как пьют, чем занимаются, как их развлечь, кто у них жены-мужья, кто любовницы-любовники, и понимала, что каждый из них ценит не только то, что наши бармены с удовольствием беседуют с ними бессонными алкогольными ночами, но и то, что их встречает и с удовольствием развлекает именно директор любимого заведения.
В баре мы все, так или иначе, пытались убежать от себя, поэтому темы для разговоров и понимание находились легко.
Я улетела с бравой компанией друзей, Мартином, Джоком, Малым и Темой Гостевым в Египет, посвятив неделю жесточайшим алкогольным вливаниям в свой организм и дергаясь каждые сорок минут от звонков Беркович и Алисы, никак не способных найти общий язык. С одной стороны, Алиса была более категорична, чем я, а с другой — Таня уже привыкла к тому, что я прекрасно умею разрулить все вопросы так, чтоб и ее не задеть, и все равно сделать так, как нужно, а не так, как она требует. Я понимала, что по возвращении меня ждет в баре еще более жесткий пиздец, чем был, поскольку знала, чем грозит не ублаженная морально Беркович.
От осознания этого факта я веселилась еще больше, пытаясь оторваться на всю, пока есть время.
Закончилось это тем, что мы развернули самолет. Буквально. Ну а как еще? Так случилось, что, когда мы улетали, в аэропорту Шарм-эль-Шейха шел ремонт. Работало всего две стойки с металлоискателями и рентгеном при проходе на посадку. В одну стойку стояло два рейса итальянцев, в другую — два рейса русских.
До отлета самолета 15 минут. Мы — в гавно, и это мягко сказано. И конечно же, именно тогда, когда мы пытаемся пройти на посадку, положив все вещи на ленту рентгена, две бутылки виски в нашем багаже волшебным образом разбиваются ровно во чреве рентгеновского аппарата. Занавес. Остаток одного русского рейса — а это только мы, и остальные 350 человек следующего рейса в нашу страну, отправляют проходить через стойку рентгена и металлоискателей туда, где стоит еще человек четыреста итальянцев, также стремящихся попасть на посадку в свои самолеты.
Вы когда-нибудь были на футбольном матче двух насмерть соперничающих команд? Итальяшки визжали, русские матерились, египтяне-таможенники сжимались от ужаса, пока вся эта гоп-компания из тысячи человек брала на абордаж металлоискатель шириной в полметра.
Мат-перемат, где-то драки, где-то яростные вопли, ор, как при Полтавской битве, кто-то поет гимн Италии, кто-то перекрывает «Владимирским централом», дружное скандирование: «Ррассия — ррассия, Иитттали — ииитттали, иииттталли — ччмо — иииитттали — ччмо, пропустите, суки, фак ю, самолет, у меня самолет улетает, на хуй все, мой самолет, бля». Объявления по громкой связи в аэропорту: «Пожалуйста, сохраняйте спокойствие». Невоспроизводимый мат на итальянском, кто-то ржет, кто-то плачет, и все стремятся пролезть к заветному полуметру металлоискателя.
Фигня — война, главное — маневры. Через полчаса, после битв, крика, мата, визга и прочего веселья, мы кое-как прорвались к посадке, чтобы увидеть замечательнейшую надпись на табло о том, что наш самолет взлетел.
