По крайней мере, Ты существуешь точно.
Я так хочу.
Чтобы ты был.
Рядом.
Да нет.
Чтоб Ты просто был.
Я очень хотела и хочу.
Ну да ладно.
В общем, Ты появился.
Или появишься когда-нибудь.
И разрушил все, что мог.
Спасибо тебе.
Ты разрушил меня.
Разрушил меня окончательно.
Бесповоротно и безвозвратно.
Ты не дал мне надежды на жизнь.
Ты оживил меня.
Ты вдохнул жизнь в мое сердце.
Оно застучало, задышало, забилось в такт тебе.
Ты убил меня.
Насмерть.
Ты раздавил меня без пощады.
Ты самое лучшее, что случалось в моей жизни.
Или самое лучшее, что случится.
Я люблю тебя.
Я любила тебя всю свою жизнь.
Я ждала тебя.
И все еще жду.
Я знаю
Когда-нибудь
Ты просто придешь
Ты просто случишься и сбудешься.
А пока
я мечтаю о Тебе
Потому что я знаю,
Ты — есть.
Когда-нибудь
Я подойду поздно ночью к окну,
Посмотрю на звезды,
Обернусь на тебя спящего,
Улыбнусь,
И скажу:
Спасибо тебе,
Что я самая счастливая в этом мире,
Потому что Ты — существуешь.
А пока что Ты — тот, кого я себе придумала — появился.
Глава 2
Это было солнечное счастливое теплое лето, наполненное смехом, желанием, радостью и ощущением, что жизнь прекрасна.
На Неглинке наши боги наконец-то определились, чего они хотят, и работа сдвинулась с мертвой точки, на Петровке все решалось по ходу дела, с присущей нам безалаберностью, цинизмом и легкостью.
В силу вдруг открытых в Олене архитекторско-дизайнерских талантов мы все чаще сидели в помещении будущего бара на Петровке, больше похожего в тот момент на какие-то древние развалины — снеся все, что осталось от «Старого Токио», предыдущей ресторации, мы обнаружили, что как это здание до сих пор не рухнуло — загадка природы и вера в русский авось и в чудо.
Предыдущие владельцы помещения, видимо, для того, чтобы увеличить пространство, снесли одну из капитальных стен, а так как здание было очень старое — эта стена была, как минимум, метр шириной, и места они выиграли прилично. Все бы ничего, да вот только теперь потолок этого помещения, а также вышестоящие четыре этажа, висели на порядком подгнившей деревянной(!!!) балке, хотя и укрепленной железными рельсами. Выглядела эта конструкция, прямо скажем, тревожно.
На наш вполне законный вопрос арендодателю насчет того, понимает ли он, что мы попадаем на приличное бабло, дабы устранить последствия его деяний по увеличению коммерческой ценности недвижимости, мы получили вполне логичный и очень человеческий ответ:
— А что, все ж нормально, оно 5 лет так простояло и еще простоит, а если вам тревожно, вы и укрепляйте.
Мы решили все-таки укрепить.
Вызвали очень умного старого профессора-специалиста господина Шмакова, который сделал кучу только ему одному понятных замеров, Олень ходил за ним по пятам с раскрытым от восхищения ртом, ловя каждое слово о правильном укреплении несущих конструкций, и обнесли весь бар по периметру железом так, что умудренный опытом господин Шмаков, удовлетворенно покачав головой, заметил, что в случае землетрясения все здание рухнет, а мы останемся стоять, как стояли.
Только я спокойно вздохнула от осознания, что у меня теперь есть практически личное бомбоубежище, как Оленю пришла в голову очередная гениальная идея:
— Бля, я все придумал!
— И?
— Давай снесем наружные стены и сделаем вместо них огромные окна!
— Олень, ты ебнулся.
— Да я не ебнулся!
— Значит, пизданулся! Здесь и так здоровые окна. И вообще. Это здание и так на ладан дышит, а я хочу спать спокойно, зная, что оно не шлепнется никому на голову во время какой-нибудь гламурной попойки.
— Ты ничего не понимаешь, Тундра! Ничего! Мы сносим все наружные стены, представляешь? Сносим нахуй — и вместо них — огромные окна! Не, ну ты прикинь, как круто будет? Бля, Тундра, ну давай снесем, а? Ну давай? Я те грю — это возможно! Ну хочешь, я у Шмакова спрошу?
— Спроси у Шмакова. Думаешь, я не понимаю, как будет круто? Понимаю. А еще я понимаю, что мы твои окна ни за что не согласуем.
— Тундра, ну ты чо? Мы в какой стране живем, а? Забыла?
— Бляяяяя…. Да я ничо, вечно ты придумаешь, а я рули! Черт. Ну нет. Ну блин. Ладно. Тут же ведь и так большие окна? Короче — делай свои гребаные окна — но спроси у Шмакова! Только делай на месте старых и так, чтоб они внешне не отличались, ну хоть как-нибудь! Да не смотри на меня так! Блядь! Ладно, придумаем что-нибудь…
Окна размером пять метров в длину на три с лишним в высоту, конечно же, совсем не отличались от прежних два с половиной на полтора метра.
Но мы придумали, как их согласовать.
Олень окончательно сдвинулся на архитектуре и ваял дизайн бара на Неглинке, выдавая одну гениальную идею за другой, как из говна сделать конфетку. Мы не были ограничены по деньгам ни там, ни там, вовсе нет. Просто мы относились к их деньгам, как к своим, нас отчаянно душила жаба платить больше за то, что можно сделать дешевле. Мы выискивали двадцать миллионов способов удешевить процесс и материалы, и решения принимались только после того, как был изнасилован дальше некуда интернет и мозг менеджеров в поисках дешевле, быстрее и качественней. Кто ищет, тот всегда найдет, большая часть составляющих обоих баров была сделана не в Москве, а где-нибудь на краю вселенной и на коленках умельцев, зато за копейки и с небольшим попадосом в виде постоянных мотаний бедного Оленя к черту на куличики на лесопилки и забытые богом заводы в дальнем Подмосковье. Впрочем, он сам был виноват, если так можно выразиться, поскольку у меня всегда все было просто — ты придумал, ты и думай, как это сделать, главное — как можно дешевле. Олень, надо отдать ему должное, выкручивался, как мог, вынося мозг Анче и чуть ли не доводя ее до слез, чтобы она искала, искала и еще раз искала то, что ему нужно. Нужно ему было многое.
Он придумал действительно неординарный дизайн для Неглинки.
У нас были вводные в виде пожеланий наших богов, что они бы хотели и что им нравится в дизайне заведений, выраженные в отмеченных картинках из книг «Лучшие заведения мира». Поскольку владельцев было пятеро (но только четверо активно участвовали в стройке) и все они были очень разные люди, то и пожелания отличались порой кардинально, согласуясь только в одном: чтобы красиво и не как у всех.
