Как я пытаюсь ластиком стереть эти границы.
Как жаль, что ластик, видимо, не тот.
Как жаль, что я, наверное, так и не научилась жить тем, что есть. Я, глупая идеалистка, всегда стремлюсь раскрасить радужными красками все, что есть вокруг.
Вдох-выдох.
Вдох — счастье, смех, улыбка, прищуренный лукавый взор и взлет на крыльях нежной недосказанности друг друга понимающих сердец.
И тут же выдох — дура.
Тупая глупая смешная дура. Зачем. Наебала лишь сама себя. Ради чего — не ясно. Ясно одно — вали. Спасайся. Беги, пока не поздно, хотя уже давно пиздец как поздно. Все равно беги. Не трать себя, не мучай, не насилуй. Не ври сама себе — собери себя в охапку — и беги.
А следом сразу вдох — трепещуще-неуловимо-сладко-больно-нежное пространство сна моей так глупо растерзываемой на части верящей в тебя души. Люблю — тихий шелестящий шепот, не важно как, важно лишь одно — люблю.
И тут же тонет это слово в несбыточной надежде утренних полусонных, таких живых и красочно реальных, осколков, раненой тобой до крови, моей дурацкой девичьей мечты.
Убей меня. Да, впрочем, ты уже убил. Реанимируешь и заново стреляешь каждый день. Твой спорт — мое бедное сердце. Ударь меня с размаху — насмерть. Убей, чтоб смерть мечты дала бы мне возможность снова жить, дышать и верить в чудо — улыбаться дай возможность мне.
Я не живая — жизнь в мечтах не жизнь — ударь так больно, чтобы умереть и возродиться снова, или, пожалуйста, просто улыбнись.
Улыбнись мне — и не будет в мире никого счастливей меня. Морщинки у глаз твоих, бьется дурное глупое сердце мое, хочется плакать от счастья — и снова весь мир — к твоим ногам, и тикают секунды самообмана — вдох, только вдох с еле заметным, пропускаемым мимо ушей и сознания выдохом.
Какая я дура все же.
Будь опять моим бьющимся сердцем…
Глава 18
Открылась «Техника Молодежи». Опять куча прессы, знаменитостей, весь «Камеди клаб», что естественно, Таш же один из владельцев. Я так радовалась за него, такой близкий мне человек и так счастлив. Опять было весело, шумно и ярко. Опять понеслись рабочие будни.
Я поставила везде директоров, сама только заезжала контролировать.
В «Тундра-баре» началась война с бабушкой сверху, которая не могла жить этажом выше шумного бара с музыкой. Разборки были напряжные, но какие-то вялые. Бар работал вполне себе хорошо, хоть я им вовсе не занималась, работал как-то сам по себе, я знала, что стоит мне приложить немного усилий, и он будет просто мега суперпопулярен, но усилий не прикладывала.
«Алкофешн» вообще существовал, казалось, независимо от меня, я только проверяла периодически денежные потоки и счета, не особо заботясь, что, как, куда и откуда.
В моей жизни появился Никитушка, младший брат Миши Спектора, который обожал меня, заботился и дарил хоть какую-то радость.
Жизнь кипела, переливалась через край и текла мимо меня.
Я как-то совершенно случайно, походя, между делом, сама до конца не поняв, как и зачем это случилось, улетела в Тибет.
Еще зимой, прилетев из Индии, на какой-то тусовке, делясь впечатлениями с подружкой Катей Кошкиной, не особо думая, я ляпнула: «А может, слетаем летом в Тибет?» Она так же в шутку согласилась, потом где-то в марте мы точно так же на тусовке вспомнили об этом решении:
— Ну что, летим?
— Летим!
Как-то сама собой была получена виза и разработан план путешествия.
Мы точно знали, куда летим и зачем.
По крайней мере я и Катя, нахлебавшиеся гнили и шоу-бизнеса в Москве по самое не балуйся, знали точно. Никита просто поехал с нами.
Маршрут составили еще в Москве, поэтому было 6 авиаперелетов, не считая других способов передвижения:
Дели-Драмсала-Непал-Катманду-Тибет-Лхаса и горные монастыри-Катманду-Дели-Москва.
В самолете до Дели мы с Катей напились до такого состояния, что она спала в проходе между креслами, а я вообще не помню выгрузку из самолета. По свидетельству Никиты, до таможенного контроля мы ползли на четвереньках, обнимаясь и периодически вопя:
— Индия, ура! Мы дома, в Индии!!!
Нам предстояло 14 часов ехать на машине до Драмсалы, так что это миленькое полумертвое состояние нас спасло, поскольку большую часть пути мы тупо спали.
Я очнулась, когда из окон машины уже были видны Гималаи.
Драмсала — это город, в котором живет Далай-лама после изгнания из Тибета китайцами. Сам город находится внизу и ничего особенного из себя не представляет, а вот та Драмсала, точнее три с половиной улицы, которые находятся на вершине горы — вот это и есть то место, ради которого мы перлись по пятидесятиградусной жаре 14 часов на машине из Дели.
Высота Гималаев там, по сравнению с Тибетом, как мы потом поняли, небольшая — всего 1800 метров над уровнем моря.
Въезжая после мрачной, грязной, нищей, антикультурной Индии в Драмсалу — сразу чувствуешь разницу. Помимо большого количества тибетских монахов замечаешь много европейцев, причем явно не туристов, а тех, кто пережидает в Гималаях Гоанские муссоны, очень много непальцев и тибетцев, переселившихся поближе к Далай-ламе. И возникает какое-то легкое, еле уловимое ощущение съезжающей крыши от комплекта впечатлений, природы, гор, воздуха и того, что ты перманентно либо в облаках, либо над облаками.
Мозг начало рвать моментально. Лезло все: вся скопившая внутри гнилища, все непонимания, обиды, комплексы, все, что в Москве мы успешно забиваем внутрь себя и не выпускаем наружу потому, что а нафик это надо. Там это поперло так, что мама дорогая!
Хорошо, что мы с Катькой хоть изначально понимали, куда и зачем едем, и принимали попытки привести голову в порядок, а вот Никиту, конечно, порвало капитально.
Индия, Индия… Индийское волшебство и материализация желаний — в Драмсале это работало по щелчку пальцев, мне кажется.
Первой нашей целью был Далай-лама-темпл.
Я, наверное, никогда не смогу забыть это ощущение потому, что оно было из подобных — самым первым: когда, дойдя до резиденции Далай-ламы и поднявшись на второй ярус (у них это называется ассамблея), мы увидели сотни монахов, читающих мантры или просто тихо переговаривающихся между собой.
Мы замерли на месте.
Никита пошел лазить по храму и фоткать, а мы с Катей, не понимая, что можно, а что нельзя, подумав немного и решив «была-не была», сняли тапки, прошли прямо в центр и уселись среди монахов. И все. Мы поплыли обе тут же.
Разум расплавился и отказался существовать. Монахи сидели рядом, смотрели на нас и очень искренне улыбались, ловя наши взгляды, а я думала, что это какие-то нереальные люди.
Они все очень красивые. Очень! Причем не чертами лица, не фигурами, они необъяснимо, нечеловечески красивы какой-то внутренней красотой, какой-то нереальной, притягивающей, искренней, очень доброжелательной и, блин, да, какой-то морально-сексуальной красотой, даже если они старенькие и сгорбленные. Кстати, очень много женщин среди них и детей. Всех объединяет эта какая-то совершенная аура внутренней чистоты и красоты. Они другие. Как будто с другой планеты.
