* * *
Прошло года четыре. Я подрос, окреп. Привычно работал с железом – играл пудовыми гирями, по утрам и вечерам выполнял сложный, вычитанный в журнале, комплекс упражнений с тяжелыми самодельными гантелями. Больше года ходил к Кирсанову, известному в нашем городе тренеру по боксу, имел и победы, и поражения на ринге. Кирсанов изредка похваливал мои прямые справа. Сверстники посматривали на мою боксерскую стойку с уважением.
Как-то вечером шел с тренировки домой. На стенке старого клуба на улице Шевченко висела афиша, на которой было написано, что будет показан фильм «Смелые люди». У покосившейся клубной двери стояла толпа пацанят. Дяди Илюши, который обычно был и за киномеханика, и за билетера, почему-то не было. Вход в клуб закрывал своей фигурой невысокий парень с рыжей головой. В сумерках я не сразу узнал его. Это был, конечно, Жорка, которого я давно не видел.
Интересно, что ему надо от пацанов, подумал я, а когда подошел ближе, понял, что идет торг из-за денег. Сколько я себя помнил, билеты у дяди Илюши были по 20 копеек. В течение многих послевоенных лет цена сеанса не менялась, и все это знали. Но Жорка, по-видимому, решил спекульнуть.
– Дяденька, – канючил один из пацанов, – у меня всего 20 копеек. Только на билет. Больше нет.
– Билет подорожал. Гони 30 копеек, – отвечал Рыжий.
– У меня столько нет.
– Тогда стой, пропусти других.
Но у других было то же. Они понуро стояли и не знали, что делать: лишних копеек, видать, ни у кого не было.
Я подошел ближе.
– Зачем обманываешь пацанов? – спросил я у вымогателя.
– А ты кто такой?
Я вплотную подошел к Жорке. На удивление, он оказался почти на голову ниже меня.
– Ты чо? – спросил он, отодвигаясь.
– Не тронь пацанов!
– Чо те надо, фраер?
– Не трррро-о-онь пацанов, падла! – все больше свирепея, повторил я и, взяв за грудки, чуть приподнял Жорку.
– Ты чо, ты чо, ты чо… – засуетился Рыжий, вырываясь из моих рук, и, косолапо пятясь, быстро юркнул куда-то за угол клуба.
Я вошел внутрь помещения и увидел дядю Илюшу, который возился с аппаратурой. Увидев меня, он замахал руками:
– Подожди, я щас…
– Билеты будете продавать?
– Конечно.
– А почем?
– По 20 копеек.
Как всегда, дядя Илюша был наш человек.
Жорку Рыжего я больше не видел.
Не надо было!
(Советская Молдавия, 1953)
В моем детстве было много всякого оружия. Часто во время игр мы находили на дне поросших бурьяном овражков, которые еще не так давно были окопами, помятые каски, спутанные пулеметные ленты, много пустых гильз, обоймы с нестреляными патронами и даже винтовки и автоматы. Все было сильно заржавлено и не годилось для дальнейшего использования, кроме пороха. Но иногда винтовочный ствол после терпеливого вымачивания в керосине удавалось отчистить от ржавчины и использовать для изготовления самопала.
Обычно самопалы делались из медных или стальных трубок. Трубка обрезалась в виде миниатюрного подобия старинной пушки и прикреплялась к небольшому ложу, выпиленному из куска дерева. К маленькому отверстию в трубке на резинке прижималась головка спички. Если в трубку насыпать немного пороха, а потом вставить несколько дробинок и закрыть пыжом, то – все: самопал к бою готов. Достаточно чиркнуть коробком спичек по головке, спичка загоралась, и ее огонь через прорезь проникал в ствол. Порох воспламенялся, и происходил выстрел.
Такие самопалы были почти у всех мальчишек. Каждому хотелось пострелять. Но стрелять дома или на улице было не принято: наши мамы очень не любили это увлечение и пугались выстрелов, а отцы – у кого они были, – бывшие фронтовики, только посмеивались: «Ничего, пускай…» Был самопал и у меня. Вместе с пацанами мы уходили на пустынный глодянский шлях, где в придорожных широких кюветах устанавливали самодельные мишени и соревновались в стрельбе. Никто никогда не играл с самопалом, а шутя, не целился в другого. Никто. Никогда. Занимались этими делами скрытно, опасаясь посторонних. Все ж – оружие огнестрельное. Запрещенное.
Однажды я помогал дедушке Николаю. Ему зачем-то понадобилась старая рессора, и он послал меня за сарай, посмотреть, нет ли там в куче старого железа того, что ему нужно. Рессору я нашел быстро, но нашел еще кое-что – старый австрийский ствол с надписью на тыльном утолщении «Menlicher». Ствол был в хорошем состоянии, причем даже не заржавленный.
Дедушке я, конечно, ничего не сказал и, таясь от любопытных взглядов, начал из ствола мастерить самопал. Особенно долго пришлось возиться с пропиливанием запального отверстия и вырезанием деревянного ложа с двумя ручками, – чтоб было как у немецкого автомата. Никто из домашних не догадывался, чем я занимаюсь.
Недели через две все было готово, и я позвал своего приятеля Леньку Бомбу. С Ленькой мы учились в одном классе, хотя он был на три года старше меня. Бомбой его звали, наверное, из-за странного устройства большой стриженой под бокс конопатой головы, которая немного кривовато была приклепана прямо к туловищу, как головка артиллерийского снаряда к гильзе. Когда он разговаривал, то разворачивался к собеседнику всем своим голово-туловищным корпусом.
– Ну-ка посмотри, – сказал я, показывая свое произведение Леньке. – Оцени.
– Вот это да, – восхищенно сказал Ленька, рассматривая самопал. – Вот это пушка! На стволе есть даже мушка и прицельная планка. А порох есть?
– Есть, навалом.
– А у меня есть утиная дробь и картечь.
Сговорились: завтра за городом провести пробные стрельбы.
На следующий день после школы Бомба пришел ко мне с двумя спичечными коробками, в которых была дробь и картечь. Я уложил в мешок свой «менлихер» и кусок доски – мишень, в карманы положил коробки спичек и пороха. Мы пошли.
Дорога предполагалась неблизкая, потому что надо было найти место для стрельбы: чтобы оно было и безлюдное, и безопасное. Мы долго бродили по рышканскому шляху, но так ничего подходящего не нашли. Наконец, изрядно подустав, мы набрели на тропинку между частными полями, которая упиралась в холм. Место показалось безопасным. Правда, у холма какая-то тетка окучивала картошку, но до нее было больше полукилометра. Вряд ли наши выстрелы обеспокоят женщину, подумал я. И ошибся.
Мы приготовились. Ленька установил доску-мишень и отсчитал двадцать шагов. Я засыпал в ствол немного пороха, затолкал шомполом бумажный пыж, потом пять дробинок, присел на одно колено, прицелился, чиркнул коробком по запальной спичке и – выстрелил. Из ствола вырвался огромный сноп пламени, и над полями прокатился такой грохот, будто жахнули из царь-пушки. Тетка на холме приостановила работу и издалека погрозила нам поднятой тяпкой. Ленька подбежал к мишени и радостно прокричал:
