– А помнишь, Фениморка, как я гонял тебя вокруг озера, а ты тикал от меня? – Торжество великого победителя звучало в его словах. – По-о-о-омнишь. Конечно, помнишь!
И на глазах стало происходить чудо преображения облика Шмаркатого. В одно мгновение крючковатый нос его стал похож на клюв кобчика – охотника за цыплятами и сусликами. Хищник, казалось, вот-вот будет готов сложить крылья, камнем кинуться с небесной высоты на свою добычу и, схватив когтями, долбануть ее острым клювом.
В его круглых глазах начали загораться угрожающие огни, и он вплотную приблизился ко мне.
Помнил ли я?
Конечно, помнил! Помнил и всегда знал, что то была – не лучшая страница моей биографии.
Знал и то, что все что было – давно поросло быльем.
А Шмаркатого, оказывается, его подвиг у озера вдохновлял многие годы. По-видимому, те догонялки были наивысшим достижением в его жизни и пусть не полной, но почти – победой над неповерженным, но все же драпающим противником…
Оказывается, память о былом продолжала его будоражить и питать агрессивной энергией его организм.
Вот откуда этот горделивый взгляд!
Во-о-она!..
Жажда мщения не ушла, а, оказывается, продолжала тлеть в его цилиндрических мозгах.
Меня, однако, старые воспоминания больше не тревожили.
Я спокойно посмотрел прямо в Сянькины расширенные от напряжения зрачки, и он… резко отпрянул. Желтые огни в его глазах начали гаснуть. Черный клюв поник…
– Ты бы еще с пистолетом погнался тогда за мной.
Лицо Сяньки снова стало обычным и деловым:
– А что – если понадобится, можно и с пистолетом. Хочешь, и тебе достану. Могу…
– Нет уж. Я как-нибудь так.
– Ну, давай учись, набирайся ума, – снисходительно напутствовал меня Шмаркатый.
Интересный получился персонаж из Сяньки: многого достиг, все, что нужно, у него есть, всем он доволен. Надо бы радоваться, что слабый стал сильным, тот, кто был никем, становился «всем»…
Но радости что-то не было.
Солнце продолжало палить – надо было уходить куда-нибудь в холодок. Мы стали прощаться, но тут, неуклюже ковыляя на кривеньких ножках, приблизилась к нам девочка лет двух и стала внимательно рассматривать меня желтыми, как у Сяньки глазами.
– Что за прелестное дитя? – спросил я.
– Дочка, – ответствовал отец, беря ребенка на руки.
– Папина дочка, – сделал я комплимент. Она и в самом деле была точной его копией.
И черную головку держала, как ее батюшка, с левым наклоном. И даже желто-зеленая капелька висела из крохотной дырочки крючковатого носа точь-в-точь, как когда-то у Сяньки.
Наследственность доминировала.
Танцевальный вечер в Желдоре
(Джезказган, 1960)
Мы, добровольцы, прибывшие прошлой осенью по оргнабору из Молдавии на ударную стройку, или попросту – «суки вербованные», как звали нас местные, были расселены в поселке Центральном.
С наступлением весны трое из нашей дружной команды, Миша Софронов, Боря Панов и Коля Колос, были командированы на какие-то авральные работы в поселок Марганец. В опустевшей нашей комнате в общежитии остались мы вдвоем с Мишей Рошкованом.
Был жаркий воскресный день. Мы вдоволь поспали, плотно пообедали в столовой. Полежали. Почитали. Было душно, скучно. Еще поспали. Решили вечером податься на танцы в Желдор. Мне не очень хотелось переться куда-то ради сомнительного удовольствия, но Мишка горячо убеждал: «У меня в Желдоре знакомая профура. Тебе тоже подыщем. Там в общаге – одни девки».
На трезвую голову идти на такое дело как-то не принято. Мы на пару «раздавили» бутылку вермута, и тонус немного поднялся.
Идти надо было километра три по шоссе…
Полное название поселка – Железнодорожный, но почему так его прозвали, было неясно: кроме старой узкоколейки, построенной, вероятно, еще зэками времен ГУЛАГа, здесь не было ни станции, ни нормальной дороги. По узкоколейке изредка проходили игрушечные поезда с малюсенькими платформочками, доверху наполненными серой массой руды, ведомые пыхтящими паровозиками.
Здесь было место моей работы и моих вербованных товарищей.
Наше строительное управление «Шахтжилстрой» находилось в Желдоре, в конце поселка. Я работал каменщиком в одной из строительных бригад. В рабочие дни нас к 8 часам привозили на объекты в будках «мазов», а вечером в 17 часов увозили к месту ночевки: кого в поселок Никольский, а нас с Мишей в Центральный.
Однажды – дело было еще в начале марта – я стал свидетелем необыкновенного явления. Много раз в разных местах я видел восход солнца, Но то, что я увидел здесь в казахской степи, поразило.
Наша бригада работала на самом краю поселка. Дальше простиралась бескрайняя пустынная равнина.
Было холодное с колючим ветерком предутреннее время. Ровная как доска серовато-рыжая степь, высушенная прошлогодним зноем и шквальными зимними ветрами, казалась абсолютно безжизненной. Было еще темно.
Но вот из-за линии горизонта появилось легкое свечение, потом вдруг на лиловом небосводе загорелся маленький, но очень яркий уголек, который через два-три мгновения превратился в ярко-красный серпик и стал быстро расти. Он рос на глазах и превратился в огромный пылающий полукруг. И вот из-под земли уже больше чем наполовину поднялся солнечный диск, необычайно огромный, нависающий над горизонтом, ослепительно-красный с подрагивающими золотыми краями в синем мареве неба. Он казался живым и продолжал подниматься, занимая все больше и больше небесное пространство, и мощь его продолжала расти. А когда огромное, в полнеба, живое солнце с трудом оторвалось от земли, жизнь начала обретать краски.
Сильнее подул ветер. Зашевелились длинные тени, отбрасываемые сухими стеблями полыни. Где-то далеко-далеко залаяла собака и заблеяли овечки. А могучее светило поднималось все выше, демонстрируя свое торжество над этим временно умершим миром и оживляя его.
Не в силах оторваться, я смотрел на чудо восхождения светила. Потом меня окликнули, и я вернулся на свое рабочее место. Когда примерно через полчаса солнце стало припекать и я взглянул на него – диск его уже был обычным и спокойно висел в голубом небе.
Поселок мне был знаком мало, еще меньше – его обитатели. Здесь было десятка четыре каменных трех-, четырех- и пятиэтажных домов, дом культуры, школа, а в центре – большая столовая, в которой обедали и мы. Население – в основном строители и шахтеры медных рудников. Иногда можно было встретить военных, которые что-то охраняли. Что – никто не знал.
Об аборигенах – казахах – не говорю, они жили на южной окраине поселка в небольших усадьбах, состоящих из глинобитных домиков и надворных построек с загонами для скота. Все держали овец.
