Мы быстрым шагом пересекли танцплощадку. Меня поразило полное безлюдье: на площадке не было никого.
Ни души!
Павел много раз потом спрашивал себя: как могло случиться, что молодые, физически сильные парни и девушки, те, кто был в тот вечер на танцах, увидев, что бандиты собираются бить незнакомого парня, быстро разбежались кто куда? Ведь они могли просто НЕ УХОДИТЬ с площадки, могли просто всей толпой пойти и МОЛЧА СМОТРЕТЬ, как будут развиваться события, то есть БЫТЬ СВИДЕТЕЛЯМИ и тем самым могли, даже не вмешиваясь в происходящее, предотвратить худшее.
Но – нет. Кроме лейтенанта, НИКТО НЕ ПОЖЕЛАЛ ВИДЕТЬ, как подонки ведут на расправу парня, который свалился неизвестно откуда.
Что случилось? Все поголовно стали равнодушными и трусливыми?
Да, стали!
Но не все.
Несколько минут мы молча, почти бегом продвигались в темноте плохо освещенных дворов. Лейтенант все время держал пистолет в вытянутой руке.
Наконец дома Желдора закончились, дальше шла знакомая мне дорога на Центральный.
Мы остановились.
– Тебя как зовут? – сердито спросил лейтенант, переводя, наконец, дух.
– Павел.
– Меня – Володя.
Лейтенант тяжело вздохнул и посмотрел на меня взглядом сильно уставшего человека, которому все происходящее до смерти надоело. Наверное, я тоже – это было видно по его покрывшимся ледком стальным глазам – порядком надоел ему со своей петушиной храбростью. Отчужденность мелькнула и ушла, и тут же его скуластое лицо тамбовского или, может быть, брянского деревенского парня с русым чубчиком из-под пилотки снова приняло выражение деловой озабоченности.
Никогда в жизни до сегодняшнего вечера я не встречал этого человека.
– Ты откуда? – спросил лейтенант. Тон его все еще был неприязненный.
– Я из вербованных, живу в общаге на Центральном.
– А как в Желдоре оказался?
– Работаю здесь… Но вот, захотелось на досуге пообщаться с дамами… получить удовольствие…
– За дешевые удовольствия иногда приходится дорого платить, – устало заметил Володя. Видно было, что цену этой простой истине он знает хорошо.
Мне стало стыдно и за свое легкомыслие, и за то, что доставил столько хлопот незнакомому человеку.
– Извини, я пойду.
– Проводить тебя дальше? – спросил Володя.
– Нет. Сам дойду.
– Будь осторожен. Они могут догнать тебя, у них есть машина.
– Понял. Спасибо тебе!
– Ладно, чего там. Хорошо, что драки не было и они не вошли в раж. Иначе они бы тебя кончили.
Только сейчас до меня начало доходить, чем могло закончиться мое приключение. Но лейтенант… Кинуться на помощь незнакомому бедолаге, который, возможно, сам был виноват в том, что связался с бандитами-абреками, – для это нужно нечто большее, чем отвага.
– Спасибо тебе, Володя!
– Ну, давай. Пока.
– Будь здоров.
– И ты не кашляй.
Мы крепко пожали друг другу руки.
– Слушай, – тихо проговорил Володя на прощание. – Тебе не стоит появляться здесь больше, особенно на танцах. Прошлым вечером, вчера, в поселке убили парня. Похоже, что это их рук дело. Не ходи сюда.
Через час я был в своем общежитии. Лег и хотел уснуть.
Но не мог: меня начало колотить. Только к утру немного успокоился.
С тех пор прошло больше полувека. В своей жизни Павел встречал много смелых и самоотверженных людей, но таких, как лейтенант Володя, больше не встречал.
Он оказался не просто спасителем. Он был ангелом-хранителем, из числа тех, кто приходят к человеку на помощь в самые опасные моменты его жизни.
Приходит к человеку его ангел тогда, когда он не просто в нем нуждается, а оказывается на краю пропасти.
Вид у лейтенанта Володи был совсем не героический. Росту в нем было дай Бог, если метр шестьдесят пять.
За черным окном – море тюльпанов
(Джезказган, 1960)
День начинался солнечно, с мягкой весенней прохладой.
– Сегодня, студент, твоя очередь дежурить на приемке шлакоблока, – объявил во время утренней разнарядки бригадир Карнаухов.
– Слушаю и повинуюсь, – ответил я. Мне была вручена красная тряпочка, и я стал прилаживать ее на рукав своего замызганного комбинезона.
Все шло привычным чередом. Наша бригада каменщиков вела кладку домов в поселке Желдоре. Время от времени мы выполняли также земляные, бетонные, плотницкие работы и строили не только жилые дома, но и трансформаторные будки и непонятного назначения огромные сараи. Обычные дела. Обычная стройка, каких много, с привычными серыми трудовыми буднями и бытовой неустроенностью, с малоквалифицированным вербованным людом и хитровато-жуликоватым начальством, с вечными задержками материалов, нехваткой механизмов, матерщиной и повышенными сверхамбициозными соцобязательствами, а стало быть – и с неизбежными авралами (без которых, конечно, никак!), приписками и всеобщей убежденностью, что без них, липовых приписок, вообще народ разбежится и стройка остановится, с лживыми обещаниями ликвидировать недоделки и всплесками стихийного народного героизма… Всё как везде.
К весне за бригадой оставалось два дома. На первом мы заканчивали шлакоблочную кладку третьего этажа, на втором – были уложены всего два этажа. Вдоль домов нами были проложены рельсовые пути, по которым ходил башенный кран.
Была, однако, на первом доме одна явная, бросающаяся в глаза, неустроенность – не были установлены лестничные марши: их по какой-то причине вовремя не поставил железобетонный завод. И потому три лестничных проема зияли опасными пустотами с высоты третьего этажа до подвала. Но это еще полбеды – ну, не успели. Всякое бывает. Худо было другое: подмости были выставлены вдоль стен по всему периметру, сплошняком, без разрывов. И над пустотами лестничных проемов – тоже. Никаких ограждений опасных зон никто и не подумал выставлять.
И все свыклись с тем, что есть.
Однако за эту неустроенность пришлось заплатить дорогую цену. Причем – именно мне.
Наше звено, человек двенадцать, работало на этом доме. Все разошлись по рабочим местам. Люди по шатким деревянным лестницам (бетонных-то не было) поднялись на третий этаж.
Мы с напарником, дядей Василием, влезли на подмости и стали ждать подачи клетей с блоками и бадей с раствором.
– День сегодня хороший, – сказал дядя Василий, доставая из кармана телогрейки мешочек с махоркой и нарезанными листами газеты. – Мне прислали из дома посылку с сушеной вишней и самосадом.
