– Вам идет туника, перегрина, – проговорил он, медленно отступая. – Но все же, она не для вас. Если не возражаете, я изображу вас в варварском платье.
– Как вам будет угодно, – проговорила Александра. – Вы собирались рассказать мне о человеке, которому известен Путь в Королевство, – напомнила она.
– Так и сделаю, – заверил ее старик. – Только еще одно. Хочу предупредить, перегрина, мои портреты… Они не совсем обычны.
– Я уже поняла, – сказала виконтесса, имея в виду картины на стенах.
– Нет, дело не в этом, – верно угадал ее мысль художник. – Эти полотна – ребячество, забава молодых лет. Хотя и среди них, конечно, есть пара удачных. Особенно одно, единственное, что писалось с натуры… Но о нем – позже, если пожелаете. Сейчас же речь о моих карандашных рисунках. Видите ли, перегрина, я рисую не тело, делать так, было бы вестись на обман, а я в мои годы уже не могу себе этого позволить. Поэтому я рисую душу человека. Так, как я ее вижу. Поэтому заранее предупреждаю, – не удивляйтесь, увидев результат. Возможно, он заставит вас задуматься о чем-либо.
– Хорошо, – нетерпеливо кивнула Александра. – Приступайте, маэстро. К рисунку и к рассказу.
– Вы правы, перегрина, не будем терять время, – в руке старика появился остро отточенный карандаш, и художник занял место за мольбертом. – Давным-давно, когда я был немного моложе и смотрел на мир взором обычного человек а, у мен я был друг по имени Сульпиций. Сын Сульпиция, Аппий, был всадником. И вот однажды этот Аппий ушел с купеческим караваном и пропал. Горе Сульпиция невозможно описать словами – Аппий был его единственным ребенком и наследником. Не выдержав понесенной утраты, мой друг скончался. И вот однажды, по прошествии добрых десяти лет, я встретил Аппия на улице. Никаких сомнений, это был именно он, сын моего старого друга! Но Аппий не узнал меня. Более того, заявил, что его зовут сэр Алексий и что он прибыл в Республику из Королевства варваров! Я не отставал, и за бока лом вина он признался, что не помнит ни своего детства, ни юности – ничего до того момента, когда пришел в себя в госпитале Ордена Человечества – так он назвал это место. В следующие дни еще несколько уважаемых граждан, которых никто не смог бы заподозрить в склонности к розыгрышам, признали в нем Аппия, сына Сульпиция, десять лет назад улетевшего из Республики. Как раз близился срок явления Владыки и Аппий– Алексий решил пойти на поклон к Дракону, просить Владыку вернуть ему память. Так он и сделал – и вновь пропал. Говорили, что Дракон прогневался на него и убил, но не думаю, чтобы это в самом деле было так. Возможно, Владыка посоветовал Аппию вновь повторить свое путешествие, и тот улетел из Республики в Королевство. Я вот все жду, что когда-нибудь снова повстречаю его на улице города, но боюсь, вряд ли его узнаю: Королевство меняет людей до неузнаваемости. Но, может быть, на этот раз уже он признает меня?
– То есть, вы полагаете, – проговорила Александра, подытоживая не столько для старика, сколько для самой себя, – что этот Аппий ушел Путем в Королевство, там с ним что-то случилось, он потерял память, очнулся в Великом Пограничном герцогстве, был признан рыцарем, а через десять лет отправился в Драконий Угол, не подозревая, что он тамошний уроженец… Маэстро, а не помните, куда он ушел с караваном в первый раз?
– Нет, перегрина, не только не помню, но и не знаю, – сказал тот, не переставая орудовать карандашом. – Только вот мне кажется более важным, куда он ушел в раз второй.
– На прием к Дракону?
– Так говорят… Перегрина, мой рассказ завершен, а портрет – еще нет. Может быть, вас интересует еще что-нибудь?
– Расскажите, как вы потеряли зрение, маэстро, – попросила Александра. Скорее разочарованная, чем довольная услышанным.
– О, воистину, это история, в корне изменившая мою жизнь, – торжественно проговорил старик. – Да, я потерял глаза, но обрел я нечто большее, перегрина. Ведь я видел Владыку!
– Горящего, как тысяча солнц? – вспомнила виконтесса слова Октавии.
– В конце – да. Я никому не рассказывал про это, но раз уж сам вызвался… Дело в том, что в тот день я не случайно оказался на улице, как время от времени случается с некоторыми несчастными, особенно с детьми. Я намеренно шел посмотреть на Владыку. Я рассуждал так: если любой, взглянув на Дракона, непременно должен ослепнуть, это же касается и предназначенных ему жертв. Но в последние отбирают только здоровых. Как раз накануне от Жребия освободили незрячую от рождения девушку. Почему, если к моменту встречи с Владыкой все жертвы и так будут слепы? Я подготовился: взял несколько светонепроницаемых мешков и, выйдя заранее, направился в горы, к алтарю. Укрывшись среди скал, я надел мешки на голову и затаился. Ждать пришлось недолго: менее чем через час раздался оглушительный грохот: это летел Владыка. Кстати, удивительно, что случайные свидетели лишь слепнут, а не глохнут: мой слух восстановился до конца лишь через несколько дней… Но сейчас не об этом. Сияние, испускаемое Драконом, проникало даже через используемую мной тройную защиту – это не считая плотно сомкнутых век – но мой расчет оправдался: мешки ослабили его до более-менее терпимого уровня. А потом оно внезапно исчезло вовсе! Дрожащими руками я стянул с головы мешки и увидел Владыку. Он сидел возле алтаря, заслоняя тот от меня. Он был огромен, как гора, – даже больше горы! – и сиял ярко, но не ослепительно. Он был великолепен! Схватив холст – я не говорил, что взял с собой холст и краски? – я принялся писать его портрет. Я был первым из художников, кому выпала такая честь! Не удивительно, что я увлекся и пропустил момент, когда Владыка собрался взлететь. Потом была вспышка, и это было последним, что я видел глазами.
– И вы не завершили ту картину? – спросила Александра.
– Почему же, – пожал плечами старик. – Почти завершил. И скажу не хвалясь: это было лучшее, что написали художники Республики за всю историю!
– Картина погибла?
– С какой стати? Я, скорее, погиб бы сам, чем дал ей пропасть! Вон она, на стене справа от вас!
Александра резко обернулась: нужное полотно она узнала сразу. Она уже видела его, войдя в мастерскую, но тогда не обратила должного внимания. По стилю картина ничем не отличалась от прочих работ маэстро Цейония, это если не всматриваться. Если же всмотреться…
– Что ж, это многое объясняет… – завороженно прошептала виконтесса.
* * *
– А вот и ваш портрет, перегрина, извольте взглянуть…
Все еще находясь под впечатлением от увиденного на картине, Александра неохотно повернулась к художнику. Тот снял с мольберта лист бумаги и протянул девушке.
После портрета Владыки на стене виконтесса полагала, что готова уже ко всему, но карандашное изображение заставило ее отшатнуться, словно от удара: с листа бумаги на нее с усмешкой смотрела графиня Анна де Тэрако.
41
Александра
Не разбирая дороги, Александра брела по вечерней городской улице.
