Ее первая книга «Истоки тоталитаризма» (1951) сразу стала событием. В 1954-м Арендт получила премию в National Institute of Arts and Letters, куда и была потом принята в 1964 г. Книга была подготовлена четвертьвековым опытом, общением с ведущими интеллектуалами времени, лекциями, курсами и статьями на темы империализма, национализма, антисемитизма, интернационализма, истории европейских диктатур, философии политики (Über den Imperialismus в Die Wandlung, Jg. 1, 1945–46, S. 650–666, The seeds of a fascist International, в Jewish frontier, June 1945, p. 12–16 и др.). «Арендт избегает как морализирования, так и нечленораздельных криков боли. Она указывает контексты, корни, источники событий, но ни в коем случае не впадает в исторический детерминизм. Она не отвечает на вопрос, почему тоталитаризм победил, но объясняет, что это было за событие… результат разрыва с прошлым, во многом подготовленного. В истории Ханны Арендт тоталитаризм… в каком-то смысле воспевается, становится литературным героем, за чьим развитием мы следим с участным вниманием» (Магун А., Понятие суждения в философии Ханны Арендт, в ВФ 11, 1998, с. 111).
С политическим рассвобождением 50-х годов поле внимания Арендт расширяется. Она думает о судьбе свободного мира как сцены исторического поступка, разбирает ступени его угасания, вдумывается в новейшие процессы индустриализации, автоматизации, массового общества потребления. В месяцы, когда она переписывает по-немецки «Тоталитаризм» (это занятие имеет для нее «известную чисто ремесленную привлекательность»), появляются заготовки новой книги (Ясперсу 24.7.1954). В нее войдут материалы прочитанного тогда же и не опубликованного доклада «Concern with Politics in Recent (European) Political Thought» и подготавливаемого ею нового курса по истории политической теории для большого Калифорнийского университета в Беркли. Проезжая туда на поезде через всю Америку, она в восторге от ее просторов, ей по душе свобода и щедрая широта американцев. Она готовится к своему профессорству как к одолению трудной горной вершины. Весна 1955-го заполнена интенсивной работой, и летом складывается образ новой книги под многозначительным названием, которое будет потом изменено: «Да, на этот раз я хотела бы передать Вам широту мира. Я так поздно, собственно только в последние годы, начала по-настоящему любить мир, что должна наверное быть по-настоящему способна к этому. Из благодарности хочу назвать свою книгу о политических теориях Amor mundi. Этой зимой напишу из нее главу о труде как серию докладов для Чикагского университета, который пригласил меня на апрель» (Ясперсу 6.8.1955). В сентябре – октябре 1955 г. она в Греции, поражена чудовищной красотой античной скульптуры, удивлена членораздельностью Эгейского моря, купается в нем.
Погрузившись в немецкий, как при переводе «Тоталитаризма», она нуждалась потом в долгом переключении на английский. Случалось и наоборот: «Я не могу теперь перевести на немецкий английскую рукопись моего доклада (Karl Jaspers: Citizen of the World). Дело просто не идет… Я не могу от себя добиться писания по-немецки» (17.2.1956). Аккуратный английский Ханны Арендт располагался на актуальной поверхности сознания. Ей так или иначе приходилось сознательно ориентироваться на англо-саксонский культурный дискурс. На своем непричесанном беглом немецком она более раскованна. Это, и бóльшая близость к нашей отечественной основательности, определили выбор именно немецкой, кстати более подробной, версии для русского перевода, с заглядыванием в английский для уточнений и дополнений.
К 7.4.1956 книга оформилась, хотя английское название еще не определилось. «Завтра я лечу на две недели в Чикаго ради 6 лекций за две недели. В какой-то мере рукопись моя сложилась, но для печати она конечно далеко еще не готова. Всю вещь в целом я назову «Vita activa» и разбираю по существу Labor – Work – Action в их политических импликациях». Различение этих трех человеческих деятельностей (вне их остается мысль, чистая теория) нельзя признать у Арендт большой удачей. Терминологически и по-английски, и по-немецки оно укладывается плохо. По-русски для избежания искусственности каждую из трех деятельностей приходится передавать терминологической парой: labor (Arbeit) – труд и работа, work (Herstellen) – создание и изготовление; action (Handeln) – поступок и действие. Ремесленно-художественное творчество не так отдельно от трудовых навыков тела, а политическое действие – от законодательства, как хотелось бы Арендт. Но в предложенном ею различении важно напоминание о широте человеческого существа и строгости условий, выполнение которых необходимо для его достойной жизни на планете. В смысле условий, на каких человеку дана жизнь, надо понимать окончательное английское название книги (The human condition, ср. X. Арендт, Ситуация человека. Разделы 24–26 главы V, в ВФ № 11, 1998, с. 131–141).
Летом того же года Арендт в самой середине своей Vita activa (Ясперсу 1.7.1956) продолжает классическую традицию политической мысли, отталкиваясь от ее базового текста, «Государства» Платона. Вслед за Хайдеггером («Учение Платона об истине») она видит в символе пещеры из VII книги этого трактата фатальный шаг к подчинению истины (открытости) правилу (установке). С ним она связывает жесткую регламентацию платоновского идеального государства, исключающую свободный поступок с непредвиденными последствиями. Экспедиция Платона в Сиракузы с целью обучения тирана Дионисия царскому искусству с высоты современного опыта кажется ей – и она просит Ясперса не слишком злиться на нее за это – несколько комичной.
Точкой отсчета открытого гражданского общества, «мира», сцены свободного поступка служит для Арендт ранняя мало засвидетельствованная исономия, равенство всех бедных и богатых граждан перед властью закона (Геродот III 80 и др.). От ранней античности она проводит линию к ренессансному свободному городу и далее к современным советам, самозарождающейся форме правления, растоптанной в Кронштадте 1921 г. и в Венгрии 1956 г., обманутой в Беркли 1965 г. и в Сорбонне 1968 г. «Мне кажется, дети следующего столетия выучат 1968 год так же, как мы 1848-й. Меня еще и лично это касается. “Красный Дани” Кон-Бендит – сын наших очень близких друзей по парижскому времени, которые оба умерли. Я знаю этого молодого человека; он был у нас здесь, я видела его и в Германии тоже. Совершенно славный парень» (Ясперсу 26.6.1968).
Венгерская осень 1956-го показалась Арендт сначала концом всему жидкому послевоенному устроению Европы. В остановке советских танков на австрийской границе она правильно увидела внутренний надлом коммунистической системы. Ясперсу 26.12.1956: «Мои опасения не имели слава Богу оснований; у русских всё-таки явно гораздо более крупные трудности чем я смела надеяться. Вся история для них, возможно, катится прямо к чертям; потому что трудности уже не только в Интернационале и в государствах-сателлитах, а совершенно очевидно в России тоже. Во всяком случае Венгрия лучшее из всего, что произошло за долгие годы. Мне кажется, не всё еще кончено; и независимо от того, как пойдет дело, это однозначная победа свободы. И опять, как при всех спонтанных революциях последнего столетия, – спонтанное возникновение новой государственной формы in nuce, системы советов, которую русские так опозорили, что едва ли хоть один человек еще понимает, что она такое». Почти всегда точная в своих предвидениях, Арендт предсказывает долгий период без войн.
