Ужас Аркуди повис в воздухе, как пыль, поднятая ветром, и от его описания в уме Гарро зазвучал холодный, несмолкающий сигнал тревоги. Когда он заговорил снова, он обратился ко всем.
(Гарро): «Этот… призрак. Если вам не под силу победить его, мы сделаем это за вас. Мы не будем дожидаться следующей атаки. Варрен, Рубио, собирайтесь. Мы сами пойдем к зверю, чтобы сразиться с ним. Мы примем бой на наших собственных условиях».
(Аркуди): «Все те люди, что пытались, погибли».
(Гарро): «Мы не люди. Мы Астартес».
Здание в центре города, некогда бросавшее небесам вызов своей красотой, теперь стояло, обвалившись внутрь себя. Базилика, величавая и грандиозная, превратилась в гору пыльных спекшихся камней и битого стекла. Внутри обвалившегося сооружения все еще имелись пространства, похожие на пещеры — пустоты со скошенными стенами, возникшие там, где несущие мраморные колонны треснули, но не упали. Повреждения, добавившиеся позднее трудами пожаров и обильных кислотных дождей, превратили разбомбленное здание в опасное место. От любого ошибочного шага могла обрушиться неустойчивая стена, или в мгновение ока разверзнуться провал. И все же воин возвращался в базилику снова и снова, притягиваемый силой, которую не мог ни объяснить, ни преодолеть.
Окруженный сумраком и влажным воздухом, он возвратился к месту своего второго рождения. Здесь, привалившись к остаткам сломанной ораторской трибуны, его ждало безмолвное искалеченное тело в покрытой шрамами броне.
(Цербер): «Я снова здесь, брат. Цербер здесь. Поговоришь со мной сегодня?»
Это здесь он умер, здесь очнулся вновь, погребенный под обломками и камнями. Здесь, внутри этого мемориала безудержной разрухе, он выкопался наружу, движимый упорством, граничащим с невменяемостью.
(Цербер): «Если ты не будешь говорить со мной, брат, тогда я буду говорить с тобой. Я снова расскажу тебе историю и приму боль. Помнишь? Я знаю, что да. Сколько раз я должен просить, чтобы ты поделился со мной? Я ищу в собственных мыслях, и в них… пустоты, пробелы, разбитые зазубренные осколки памяти».
Все попытки вспомнить приносили небывалые страдания. Лезвия, скребущие по поверхности ума, огонь, охватывающий душу… и все-таки он по-прежнему старался ухватить смысл.
(Цербер): «Я вижу, да, я вижу — ты и я в этих залах. Предатели у кафедры, ненависть в них, губительные силы, меч… Меч в моих руках! Остановись, остановись, ты не должен! Останови руку! Не делай этого!»
Он упал на колени, заново проходя через каторгу этих моментов во вспышке горького, страшного сопереживания. И все же, вопреки всем страданиям, что он выносил, его разрушенный ум не мог дать ему понимания, которого он так отчаянно жаждал. Ни одна капля истины не стала яснее. Драгоценное эфемерное знание себя всегда оставалось вне его досягаемости. Это смерть, которая не была смертью, сотворила с ним такое. От предательства и огня, клинков мечей и бомб, от ран, нанесенных всем этим, кровь его души, потерянной и забытой, вытекла на камни. И теперь он заново переживал этот миг.
(Цербер): «Предательство, безумие и предательство, красное божество и тьма, тьма…»
В этой смерти, что-то сломалось внутри воина. Некая важная часть человека, которым он когда-то был, расщепилась, и фрагменты его, сломанные и обгорелые, рассыпались в пыли. Время баюкало его в своей колыбели, пока вокруг шла война. Стена пожара ушла дальше, и он остался позади, в испепеленной пустыне, сброшенный предателями со счетов.
(Цербер): «Брат. Сородич. Каждый раз смерть подходит ближе, но я по-прежнему ею отвергнут. Ты знаешь, почему? Ты не скажешь мне? Смерть забрала тебя, а не меня. Почему не меня?!»
Охваченный внезапной вспышкой неистовой энергии, он бросился по разбитым камням к месту, где лежало другое тело, обрушенное на кафедру.
(Цербер): «Говори со мной!»
Но ответа не было. Брат воина был мертв, разлагаясь с тех самых пор, как вспыхнуло восстание. Шея его собрата кончалась кровавым обрубком, отсеченная голова лежала на коленях. Бледные бескровные губы окружала почерневшая корка засохшей крови Незрячие глаза на обезображенном лице, попорченые мухами и медленным гниением, смотрели в никуда.
(Цербер): «Я… Я извиняюсь. Как жаль, что я не помню твое имя, брат. Прошу, прости меня».
Воин посмотрел вниз на свои руки. Его тело, казалось, действовало отдельно от мыслей, как-будто они принадлежали разным существам. И в этот миг, на короткое мгновение, его сознание прояснилось.
(Цербер): «Что со мной сделали? Кто…»
Воин замолк, услышав движение где-то над головой, и момент был упущен.
(Цербер): «Кто посмел? Незваные гости?»
На разрушенные просторы города упала ночь. Сломанные шпили и опрокинутые башни стали гнездовьем теней и темных прогалов. Провалы выбитых окон смотрели, как черные хищные глаза, и ветер… не переставая, дул ветер.
(Аркуди): «Вот это место. Зверь внутри».
(Варрен): «Уверен?»
(Аркуди): «Я отрядил внутрь десять человек, чтобы убить зверя. Спустя какие-то секунды я услышал предсмертные вопли. Убийца прячется здесь. Иногда по ночам ветер доносит его крики».
(Гарро): «Это не зверь, старик, но это убийца».
(Аркуди): «Кем бы он ни был, дальше я не пойду».
(Гарро): «И впрямь, возвращайся к остальной группе. Варрен, пойдешь с ним».
(Варрен): «Что? Оставляешь меня в стороне?»
Два Астартес скрестили взгляды, и Гарро понизил голос.
(Гарро): «Я отдал тебе приказ, брат. Оставайся здесь, следи за Аркуди и его людьми. Будь настороже».
(Гарро): «Рубио, что ты… видишь?»
Псайкер изучал останки упавших зданий, вглядываясь в камень, оценивая телепатический отклик окружающего их воздуха.
(Рубио): «Я не уверен. В этом месте эмоции клубятся, как дым, и тяжело не обращать внимание на фон. Столь многие умерли здесь… Так много голосов…»
(Гарро): «Мне нужно, чтобы ты нашел всего один».
Рубио кивнул и закрыл глаза. Голубой ореол психо-матрицы вокруг его головы отбрасывал странные прыгающие тени. Гарро ощутил затрепетавший в воздухе металлический привкус — след псионической споры, толики имматериума, перешедшей в вещественный мир. Гарро наблюдал, как Рубио использует свои навыки. Руки псайкера двигались, как-будто он шарил во тьме в поисках чего-то невидимого. Таланты экстрасенсов, псайкеров и варп-провидцев всегда, даже в те дни Великого Крестового Похода, когда он сражался, как боевой капитан, казались ему странными и чужеродными. С выходом Никейского декрета Императора все боевые псайкеры в имперских Легионах Астартес — эпистолярии, библиарии и кодициарии — были упразднены, но, наряду со многим другим, Ересь Хоруса Луперкаля ввергла все это в беспорядок. И сейчас приказы, раньше казавшиеся правильными и нерушимыми, постоянно менялись. Малкадор Сигиллит дал Гарро позволение использовать запрещенные способности Рубио так, как он сочтет нужным, без ограничений. Что это могло значить для будущего, Гарро мог только догадываться.
