– Убирайся обратно, – грубо сказал он и, подкрепив окрик делом, наступил мне на пальцы. – Давай вниз и сиди там. – Он пнул мою вторую руку. – Хочешь схлопотать по голове? – Моряк угрожающе замахнулся кулаком.
– Земли не видно, – сказал он, снова пиная меня. – Так что слезай.
Я сорвался на пол, и он захлопнул люк. Я потер горевшие огнем пальцы и возблагодарил Господа, что в море не принято выходить в ботинках, подбитых шипами.
Однако две секунды беспрепятственного обзора корабля того стоили. Я сидел на крышке отхожего места, положив ноги на край нижней койки напротив, и размышлял над картинами, до сих пор живо стоявшими перед моим взором. Даже в ночном свете, несмотря на то что глаза привыкли к более глубокому сумраку, я сумел увидеть многое. Для начала, я увидел троих мужчин. Одного из них я знал: похоже, на его попечении находился не только я один, но и весь корабль. Остальные двое, оба молодые, втягивали назад широкий парус, наполовину свесившийся за борт; они выбирали его, растопырив руки, и пытались помешать полотнищу вздуться вновь, как только оно оказывалось на палубе.
Возможно, у руля находился четвертый член экипажа – мне не удалось рассмотреть. Ближе к корме, примерно в десяти футах от моего люка, величественно возносилась к небесам единственная мачта, которая со всей своей оснасткой и такелажем вокруг основания мешала как следует рассмотреть, что происходят на другом конце палубы. На корме, кроме рулевого, могли отдыхать три-четыре матроса, свободные от вахты. Но там могло стоять и автоматическое рулевое управление, а вся команда выстроилась на палубе, на виду. Хотя судно казалось слишком большим, чтобы им управляли только три человека.
Длина корпуса, судя по далеким бликам света на хромированных поверхностях и по самым приблизительным подсчетам, соответствовала расстоянию хорошего крикетного броска. Скажем, шестидесяти пяти футам. Или, если угодно, девятнадцати метрам и восьмидесяти одному сантиметру. Плюс-минус одна восьмая.
Это вам не прыткий маленький ялик для воскресных прогулок по Темзе.
Больше похоже на океанскую гоночную яхту.
У меня однажды был клиент, купивший подержанную гоночную яхту. Он заплатил двадцать пять тысяч за тридцать футов риска и лучезарно улыбался всякий раз, когда вспоминал об этом. Сквозь годы до меня словно донесся его голос: "Люди, которые серьезно занимаются гонками, должны покупать новое судно каждый год. Всегда появляются какие-нибудь новинки. Если у них не будет более современного судна, они могут и не выиграть, тогда как все делается именно ради выигрыша. Ну а я, я хочу всего лишь иметь возможность с удобством поплавать летом в выходные дни вокруг Британских островов. Поэтому я покупаю у крутых ребят старье, так как это обычно бывают превосходные кораблики". Один раз он пригласил меня на воскресный ленч на свою яхту. Я с удовольствием осмотрел его гордость и отраду, но в глубине души почувствовал огромное облегчение, когда внезапно разразившийся шторм помешал нам покинуть пристань яхт-клуба и совершить обещанную морскую прогулку.
Весьма вероятно, подумал я, что в настоящий момент я путешествую на "старье" какого-то другого крутого парня. Главный вопрос в том, за чей счет?
Перемена погоды к лучшему имела не только положительные стороны, но и отрицательные, поскольку снова заработал двигатель. Грохот действовал мне на нервы даже больше, чем вначале. Я лежал на койке и пытался закрыть уши подушкой и пальцами, но отзвуки шума легко проникали сквозь столь незначительную преграду. Я должен был или привыкнуть к этому реву и перестать его замечать, или превратиться в вопящего буйно помешанного. Я к нему привык.
Среда. Неужели среда? Я получал еду и воздух дважды. Я не сказал моряку ни слова, и он не сказал ни слова мне. Непрерывный шум двигателя мешал разговаривать. В среду не произошло ничего интересного.
Четверг. Я находился на яхте уже целую неделю. Когда моряк открыл люк, я крикнул:
– Сегодня четверг?
Он заметно удивился и, поколебавшись, крикнул в ответ:
– Да. – Он взглянул на часы. – Без четверти одиннадцать.
Он был одет в голубую хлопчатобумажную футболку. День, похоже, стоял чудесный; яркий свет резал глаза.
Я отвязал сумку и прикрепил к веревке предыдущую с пустой бутылкой из-под воды. Я смотрел на моряка, пока он вытягивал все это наверх, а он тем временем уставился мне в лицо. Он выглядел как всегда, то есть неприветливым: суровый молодой человек, скорее черствый, чем по-настоящему жестокий.
Я сознательно ни о чем не просил его, но после небольшой паузы, в течение которой он внимательно изучал горизонт, моряк принялся закреплять люк; как и в первый день, он на три дюйма приподнял крышку над палубой, открыв постоянный доступ воздуху и свету.
Невозможно передать, какое потрясающее облегчение я испытал, сообразив, что меня не запирают опять в темноте. Я обнаружил, что дрожу с головы до ног. Я проглотил комок в горле и попытался уберечь себя от возможного разочарования, если он вдруг передумает. Я постарался внушить себе, что должен быть благодарен за свет и воздух, даже если это счастье продлится всего пять минут.
Он закончил крепить люк и ушел. Я несколько раз судорожно и глубоко вздохнул и прочитал себе бесполезную лекцию о стоическом отношении к жизни, будь то свет, будь то тьма.
Через некоторое время я уселся на крышку уборной и впервые вкусил корабельную пищу, которую мог видеть воочию. Два крутых яйца, несколько хрустящих хлебцев, три треугольничка сыра и яблоко. Меню не отличалось разнообразием, но по крайней мере меня не морили голодом.
Моряк вернулся примерно через полчаса после своего ухода.
Проклятие, подумал я. Полчаса. И за это спасибо. В конце концов я убедил себя пережить очередную порцию темноты, не падая духом. Однако он не стал закрывать люк. Не сдвигая крышку с места, он протиснул в отверстие еще одну клеенчатую сумку. На сей раз она не была привязана к веревке, и когда моряк отпустил ее, она шлепнулась на пол. Он удалился прежде, чем я успел вымолвить хоть слово.
Я поднял сумку, необыкновенно легкую, точно пустую, и заглянул внутрь.
Господи, подумал я. Смешно. Смешно, правда, не до слез. Малая толика доброты подействовала более угнетающе, чем неделя страданий.
Он принес мне пару чистых носков и роман в бумажной обложке.
Большую часть дня я провел, пытаясь заглянуть в щель. Мне пришлось упереться одной ногой в крышку рундука, ухватиться руками за края люка и немного подтянуться. Таким образом я сумел поднять голову достаточно высоко, но обзор был бы куда лучше, окажись Щель на пару дюймов пошире или мои глаза-посередине лба. Все, что я ухитрился увидеть, пригнув голову и подсматривая в щелку одним глазом, это главным образом кучу снастей, шкивов и свернутых парусов, массу зеленой морской воды и темную полосу земли далеко на горизонте.
За весь день детали картины не претерпели изменений, только расплывчатая линия берега постепенно приобретала более ясные очертания, но мне не надоедало смотреть.
