После того как мы преодолели третье препятствие и воду, разрыв увеличился, а я все еще не решил, какой тактике лучше следовать. Я не ожидал, что другие помчатся во весь опор от стартовой черты. Я не знал, намерены ли жокеи до конца сохранять такую скорость или позже они замедлят бег коней. Я не представлял, как они вероятнее всего поступят.
Но что скажет Бинни, если мои предположения не оправдаются и я так и останусь последним до конца? Чего он только не скажет! Что я делаю на состязаниях не своего класса? Выставляю себя полным идиотом. О Господи, подумал я, и зачем я только ввязался в это?
Считается, что бухгалтеры от природы осмотрительны, но в тот момент я отбросил всяческую осторожность. Все что угодно, только бы не прийти к финишу последним. Осторожность никуда меня не приведет. Я дал Гобелену шенкелей, когда он этого не ждал, и конь стрелой полетел вперед.
– Спокойно, – задыхаясь, пробормотал я. – Спокойно, черт побери.
Разрыв нужно сократить, думал я, но не слишком быстро. Бешеный рывок, и мы израсходуем запас сил, который нам понадобится на подъеме в гору. Если мы только туда доберемся. Если я не упаду. Если я не позволю Гобелену совершить ошибку, когда он будет брать барьер, если я не позволю отказаться прыгать или совсем сойти с дистанции.
Всего лишь миля позади, а я словно прожил две жизни.
К концу первого круга я по-прежнему отставал, но уже не позорно. Еще круг... и, возможно, до конца заезда мы обгоним одного или двух конкурентов. В это мгновение я начал испытывать удовольствие, острота которого притуплялась тревожной сосредоточенностью, но, тем не менее, я был счастлив. И по прошлому опыту я знал, что позже будет вспоминаться только это, а не мучительные сомнения.
Позади водное препятствие, и мы все еще последние. Остальные скакали плотной группой прямо перед нами. Следующим был открытый ров. Гобелен прыгнул безукоризненно, и в воздухе мы выиграли корпус, приземлившись точно позади опережавшей нас лошади. Так мы продержались до очередного барьера и снова продвинулись вперед в прыжке, на сей раз опустившись на землю рядом с ближайшей лошадью, а не за ней.
Великолепно. Я больше не последний. Вернее, иду вровень с последним.
Пока я беспокоился, сможет ли Гобелен продержаться до конца, он тем временем брал препятствие за препятствием энергично и отважно.
Ход скачки круто изменился у следующего барьера, на дальнем участке скакового круга. Фаворит упал, а второй фаворит споткнулся о него. Гобелен резко отпрянул в сторону, приземлившись в гуще барахтающихся тел, и с силой врезался в соседнюю лошадь. Ее жокей вылетел из седла.
Все случилось стремительно. В один миг спокойная, упорядоченная скачка превратилась в хаос. Трое вышли из игры. Надежды владельцев, тренеров, жокеев и тех, кто ставил на этих лошадей, развеялись как дым. Гобелен рвался вперед изо всех сил, но, когда мы начали подниматься в гору, мы снова оказались в хвосте.
Говорят, нельзя разгоняться на подъеме, так как лошади, которых вы обойдете, снова опередят вас на спуске. Берегите силы, не растрачивайте их.
Я не стал утомлять Гобелена на пути в гору и тянулся последним. На вершине мне показалось, будто остальные внезапно устремились прочь от меня, выкладываясь до конца, стараясь вырваться вперед, тогда как я все еще не напрягался.
Пора, мелькнуло у меня в голове, давай, сейчас или никогда. Сейчас или никогда в жизни. Вперед, Гобелен. Действуй. Я помчался во весь опор вниз по склону. Никогда в жизни я не скакал так быстро.
Препятствие на полпути вниз. Гобелен немного сбился с шага, но его прыжок не посрамил бы и серну.
Еще один жокей лежал на земле по ту сторону барьера, свернувшись калачиком, чтобы его не растоптали.
Три лошади впереди. Осталось пройти всего два препятствия. Внезапно меня осенило, что три скакуна, опережавшие Гобелена, – это все, оставшиеся на дистанции. Причем опережали они его, ненамного. Меня разобрал смех. Боже мой, подумал я, предположим на минутку, что я сумею обойти одну, и тогда финиширую третьим. Третье место в скачке на Золотой кубок. Об этом можно было только мечтать.
Я начал подгонять Гобелена, и он, к моему удивлению, послушался. Это был конь, которому обычно не хватало сил для рывка на финише, он нуждался в поощрении. И этот конь сейчас с гулким топотом летел вперед, как хороший спринтер.
Мы обогнули поворот... оставалось пройти последнее препятствие... Я приближался к нему быстрее других, взял его одновременно с третьей лошадью и, приземлившись, оказался впереди... До финишного столба оставался последний, трудный подъем. Я третий, ликовал я. Черт возьми, третий!
Некоторым лошадям стоит мучительных усилий преодолеть последний отрезок дистанции в Челтенхеме. Одни от усталости сбиваются в сторону, спотыкаются, другие, если ведут скачку, замедляют темп, едва передвигая ноги от изнеможения, и с трудом дотягивают до финиша.
С Гобеленом не случилось ничего подобного, зато случились с обоими лидерами. Одна из лошадей начала уклоняться с прямой под большим углом.
Вторая, казалось, вот-вот остановится. К моему глубокому изумлению и к удивлению всех прочих участников, я с бешеной скоростью промчался мимо них ровным галопом и выиграл Золотой кубок.
Меня нисколько не волновало, что все скажут (и действительно говорили), что, если бы оба фаворита не упали, у меня не было бы ни малейшего шанса. И мне было плевать, что в историю скачек этот заезд войдет как "плохой" Золотой кубок. Я пережил минуты высочайшего блаженства, пока проделал неблизкий путь от финишного столба до паддока, где расседлывают победителей. Наверное, на свете нет ничего, что способно сравниться с этим ощущением полного счастья.
Это было невероятно... и это произошло. Бухгалтер миссис Лонгерман принес ей кругленькую сумму, не подлежащую налогообложению.
Следующий час прошел как в тумане. Я переоделся в свою повседневную одежду. Шампанское текло рекой в весовой, и все, чьим мнением я дорожил, хлопали меня по плечу. Я был настолько счастлив, что мне хотелось бегать по потолку, хохотать во все горло и ходить колесом. Поздравления, представления, слезы радости Мойры Лонгерман, недоверчивое замешательство Бинни все смешалось воедино; мне еще предстояло разобраться во всем этом позже. В тот момент я упивался славой, которая дурманит пуще опия.
В самом разгаре празднества в честь героя дня появился какой-то человек в форме санитара "Скорой помощи" из больницы Сент-Джон. Он искал меня.
– Вы Рональд Бриттен? – спросил он.
Я кивнул, поднимая бокал с шампанским.
– Один жокей хочет вас видеть. Он в машине "Скорой помощи". Заявляет, что не поедет в госпиталь, не поговорив с вами. Он очень взволнован.
Вам лучше было бы пойти.
– Кто он? – спросил я, поставив свою выпивку.
– Бадли. Упал во время последней скачки.
– Он серьезно ранен?
