Все было потрясением.
Оказалось, что дома бывают невероятной красоты, с разным окнами, а не только прямоугольными, как я привык. Огромные широкие проспекты, барельефы, памятники… Сейчас я понимаю, насколько Питер тогда был мрачным местом – 1990-е годы, время «Улиц разбитых фонарей», наркотиков и разгула преступности, страшные дворы-колодцы, безумные объявления везде расклеены, но для меня это была сказка. Еще и с погодой повезло – солнечно и сухо.
Неужели я буду жить в этом городе? Получится ли у меня? Это стало идеей фикс.
Мы приехали домой к тренеру. У них была очень красивая, как мне казалось, квартира, и мне отвели комнату с французским окном. Поезд был ранний, и меня положили еще поспать. Заснуть я не мог: волновался и, видимо, еще и от этого страшно хотел в туалет, но стеснялся. И вот я лежал и терпел, ждал, пока все проснутся, чтобы не ходить по чужой квартире одному. Вышел, только когда услышал, что кто-то уже встал и шебуршится на кухне.
Сразу после завтрака поехали на каток. Мы встали в пару с Улановой, и моментально стало понятно, что я лучше предыдущего партнера Иры. Тренер явно это заметила, а Ирина вдруг решила покапризничать: «Я с этой деревней кататься не буду!» – «Замолчи. Смотри, как катается!» – прицыкнула на нее мать.
Я понимал Иру. Конечно, для нее, выросшей в Америке девчонки, я был деревней, еще и со своим пермским говором.
Для меня же все было странно. И она в том числе. Я был страшно поражен тем, как Ира говорит – без акцента, но как-то по-другому.
Потом уже у нас сложились очень хорошие отношения – наверно, ни с кем таких не было, кроме самой последней моей партнерши – Тани Волосожар.
С Ирой же мы были чем-то большим, чем друзьями, – братом и сестрой. Буквально через пару недель на сборах, когда она увидела, чего я стою на катке, что со мной все хотят общаться, что я душа компании, ее отношение ко мне изменилось. Ей было лет 12, а мне на 3–4 года больше, и лишь один раз мы поругались за все время нашего катания из-за ерунды, тут же помирившись.
На катке я показал все, на что был способен. И у меня получилось. Я вернулся в Пермь только для того, чтобы собрать вещи. Людмила Смирнова сразу сказала: «Возвращайся быстро, едем на сборы». Они начиналась 20 мая. Надо было задуматься, наверно, зачем мне ехать за 10 дней до сборов, это был первый звоночек, но я так рвался в Питер, что не задавал вопросов, – простой пацан, который увидел другую жизнь. Собрался и побежал в новый мир, мне не было страшно, я был уверен, что всех порву, был очень высокого мнения о себе и с радостью прыгнул в неизвестность.
Так началась новая глава моей истории.
Книга 2
Санкт-Петербург
Глава 1
Как и любая мама, моя очень волновалась, где я буду жить, с кем, как, куда буду ходить в школу, как буду без присмотра за тысячу километров, не ввяжусь ли в плохую компанию, не случится ли что-то со мной, что буду есть. Людмила Смирнова убеждала нас, что все будет хорошо. Мама в разговоре с тренером успокоилась, Смирнова просто взяла ее авторитетом – все-таки известная спортсменка в прошлом, призер Олимпийских игр. Людмила Станиславовна обещала поселить меня у себя дома и полностью обеспечивать, устроить в школу – впереди был 11-й класс.
В итоге ни одно из обещаний Смирнова не выполнила. В школу, конечно, устроила, но я ее практически не посещал из-за странного расписания тренировок и неинтересного мне подхода к обучению. Я там только числился, а сдавать экзамены поехал в свою любимую школу в Перми.
Хуже дело обстояло с жильем. Когда я переезжал, то ожидал, что, как и было сказано, меня поселят у Смирновой. Но отвезли меня совсем в другое место, на окраину. Объяснили, что мне просто пока негде будет там жить, так как приехал Алексей Николаевич Уланов – папа Иры и бывший муж Людмилы Станиславовны.
С Улановым, кстати, отношения у нас не задались. Я ему не нравился, может, я его не устраивал как партнер Иры, не знаю, но гнобил он меня постоянно. Если честно, он вообще был человек со странностями – те, кто его знает, не дадут соврать. Мог прийти на каток и зачем-то играть на льду на баяне. Но, главное, у него был культ самого себя. Однажды я приехал в гости к Ире, и он мне дал стопку кассет – старые записи своих выступлений, исторические, 1970-х годов. Это было интересно смотреть как научно-популярный фильм, но не как пособие для обучения – фигурное катание к этому времени уже изменилось. Меня оставили в квартире часа на 4 одного, я с часок посмотрел и выключил. Возвратился Уланов.
– Ты посмотрел кассеты?
– Посмотрел половину.
– А я тебе что сказал? Чтобы ты все посмотрел!
Я удивился.
– Ты что, устал? Если устал, то собирай свои манатки и езжай обратно.
Помню, я хлопнул дверью и убежал.
Но это позже. В тот момент меня поселили в однокомнатную квартиру, где жила пожилая женщина – какая-то родственница Смирновой. Абсолютно чужой мне человек, пусть и добрый, но приятного было мало – жить в одной комнате с незнакомой взрослой женщиной. При этом до сборов еще было время, и мы не тренировались по каким-то надуманным причинам – то у Иры болит нога, то еще что-то, так что я вынужден был целый день сидеть дома. «Ладно, перекантоваться неделю можно», – подумал я, хотя уже и начал жалеть, что так рано сорвался из Перми. Мне кажется, Смирнова специально не давала Ире ходить на тренировки, чтобы я не увидел раньше времени, что она практически не умеет прыгать, хотя мне и рассказывали обратное.
Сборы стали отдушиной. Мы уехали под Питер, на базу СКА. Там было очень красиво: озеро Хепоярви, трамплины… Без шикарных условий, но группе подростков много не надо.
Вообще первые сборы для многих как обряд посвящения. У кого-то там первый секс, кто-то пробует курить, кто-то заводит друзей, – я впервые там напился. Это был мой способ утвердиться среди ребят, что я такой бывалый, тертый калач из хулиганского района, которого лучше не задирать, – и заодно произвести впечатление на девочку, которая мне понравилась.
С УЛАНОВЫМ, КСТАТИ, ОТНОШЕНИЯ У НАС НЕ ЗАДАЛИСЬ. Я ЕМУ НЕ НРАВИЛСЯ, МОЖЕТ, Я ЕГО НЕ УСТРАИВАЛ КАК ПАРТНЕР ИРЫ, НЕ ЗНАЮ, НО ГНОБИЛ ОН МЕНЯ ПОСТОЯННО.
Я помню, мы сидели в комнате для мальчиков, а она встала у окна на ступеньку и позвала нас всех купаться. Она была необычной – смелой, дерзкой, уверенной в себе. В Перми девочки так себя не вели, и я тут же влюбился, даже не зная имени.
– Ты что, запал на Сашку?
– Что? Какого Сашку? – Я очень удивился. Для меня имя Сашка было мужским.
– Ну, Сашку Нозик. Даже не надейся, первая девчонка на районе, я ее знаю, она с самым крутым парнем тусуется.
– Спорим? – Вызовы я любил.
Парни заржали, а мне надо было как-то произвести впечатление. И что для этого может быть лучше, чем принести алкоголь? Мы сходили в магазин и купили самого дешевого пойла, какого-то ужасного портвейна – на что хватило денег. Спрятали его около базы, в кустах где-то, набрали на ужине хлеба и пошли вечером на костер, сбежав через окно. Конечно, каждый, попробовав этот портвейн, сказал, что это жуткое дерьмо и пить его нельзя, но у меня была цель, так что я справился за всех.
